Почему Навальный и Ходорковский упускают возможности

Алексей Навальный, как и в свое время Михаил Ходорковский, оказавшись на пике эмоционального сочувствия широкой общественности, не смогли конвертировать персональную драму в реальный политический успех. И Ходорковский после заключения, и Навальный после отравления могли рассчитывать на гораздо более широкую поддержку – ведь в обоих случаях включались уже ценностные, а не политические факторы.

Один приобрел ореол узника, пережившего смену ролевой модели – от богатейшего человека страны до заключенного и мыслителя. В такой метаморфозе что-то от русской литературы, катарсиса греческой трагедии. Казалось бы, открытая возможность стать в позицию Льва Толстого, обладавшего моральным правом обращаться к нации. Или Александра Герцена, чей лондонский «Колокол» читали все, от истеблишмента до мелкого мещанства, что обесценивало усилия имперской пропагандистской машины. Однако сегодня Ходорковский кажется все более локальной фигурой с угасающим личным брендом.

Второй попал в образ жертвы коварного отравления, а в такой ситуации сочувствие шире идейной солидарности. Летом прошлого года конфликт вокруг Ивана Голунова вовлек огромное количество людей, которые не читали его расследований. Навальный – фигура гораздо более известная и ресурсная, однако возмущение по его поводу не покинуло пределы сетей. А в таких ситуациях выход на улицу принимает значение символического жеста, которым выражается минимальная готовность гражданина пойти на личный риск или хотя бы потратить время.

Низкая ролевая мобильность

Рост популярности требует публичного языка, который способны услышать группы поддержки за пределами ядра сторонников. Это принципиально другой способ коммуникации. Новая аудитория не является адептом политика, не готова следить за каждым его шагом, среди нее – люди самых различных культурных ориентиров. Они слишком разные для мобилизации легким жестом, не настолько преданы идее, более ситуативно относятся к власти – временами проклинают, временами взывают, а чаще стремятся не замечать.

Структуры вождистского типа быстро теряют свою привлекательность. Скорее, здесь нужны форматы, которые сгладят острые идеологические углы и не будут отождествлять все предприятие с личностью лидера. Не случайно самый громкий российский протест этого года – хабаровские волнения – обошелся без единого центра управления.

Если бы Ходорковский вместо жесткой идеологической стилистики создал интеллектуальную платформу, допускающую широкую дискуссию участников с либеральными взглядами (что не сделал пока ни один оппозиционер), а сам оставался незаметным дирижером этого оркестра, его репутационные позиции сегодня были бы гораздо весомей. И конечно, невозможно представить в позиции участника реального диалога Навального, которого Анатолий Чубайс обвинил в реинкарнации большевизма.

Дефицит союзников

Пример большевиков, которые издалека кажутся группой волевых фанатиков, создает ложные ориентиры. Большевики в реальности действовали очень вариативно, формируя различные коалиции и тотчас отказываясь от них за ненадобностью. Нынешние лидеры предпочитают путь героев-одиночек, не перенося друг друга в конкуренции за протестный электорат. Они лишены значимых фигур в своих командах, выжигая окружение своей харизмой. Нет и сильного интеллектуального звена в группах поддержки, которым обладали партии прошлого века. Даже либеральные медиа – казалось бы, естественные союзники – становились все более сдержанными: Ходорковский не давал им новых смыслов, выходящих за границы верхнеуровневой риторики, а Навальный оказался крайне конфликтным. В итоге – замкнутость, которую скептики поспешили назвать идеологическим сектантством.

Манихейская картина мира

Жесткое деление общества на своих и чужих, размежевания имманентно радикальной оппозиции. Но современное общество становится все более сложным, сегментированным. Формируются субкультуры, идейные и культурные оттенки. Как в калейдоскопе, люди постоянно сцепляются в различные комбинации, которые рассыпаются и собираются в новые под влиянием событий. Построить общество в колонну не получается ни власти, ни ее противникам. Чтобы усилить влияние, нужны более открытые и компромиссные подходы.

Этот же принцип касается и отношения к российской политической системе. Массы не готовы воспринимать свою страну в виде Мордора, а Кремль – башни Саурона. Даже противники власти вырабатывают относительно компромиссные формулы: «режим плохой, но некоторые действия рациональны», «коррупция велика, но не все чиновники в ней участвуют». Это естественная защитная реакция, которая примиряет с реальностью. Кроме того, радикальность критики (вплоть до призыва усиливать санкции) ведет к тому, что ассоциации с лидерами оппозиции воспринимаются как зона личного риска: не только бизнес, но и либеральная среда вузов, экспертные круги начинают отстраняться от радикальных позиций в более комфортные ниши.

Короткий горизонт

Качественная идеология предполагает и критику реальности, и четкий идеальный образа будущего. У лидеров оппозиции второе проявлено крайне размыто. Но протестная аудитория уже давно согласилась, что нынешний порядок вещей плох. Очередное разоблачение поддерживает этот образ, компрометируя элиту, но не создает альтернативы. Играть вдолгую не получается, нужны быстрые эффекты и победы.

За периметром оппозиционной повестки остается масса тем, волнующих обывателя: экология, цены, медицина, город, низовое управление. Все это кажется мелким по сравнению со «свержением режима». Но именно через такие сюжеты возникает контакт с массовым сознанием. Кроме того, уехавшие оппозиционеры, даже умные и наблюдательные, начинают спустя время упрощать ситуацию в России. Теряется понимание, основанное на большом количестве контактов, на массе нюансов. Вместо этого картину мира формируют медийные фильтры, взгляды близкого окружения, алгоритмы социальных сетей. Реальность воспринимается все более схематично, язык ее описания становится шаблонным, неинтересным. Это заметно не только по Ходорковскому, но и по ряду экономистов-либералов, у которых идеология уже явно доминирует над дистантностью научного взгляда.

Дело не только в конкретных людях, но в самом подходе: весь лексикон политического словаря требует переосмысления. Мы используем смысловые конструкции прошлой эпохи, не стыкующиеся с реальностью. Успех Навального основан на том, что он стал уходить от старых координат («правые», «левые»), от классических партийных структур. Он создал эффективный информационный механизм для миллионных аудиторий и достиг большего, чем Ходорковский, но увяз в выбранной модели, исчерпавшей горизонт развития.