Можно ли говорить о новом общественном цикле в России
Три вектора движения от текущей точки
Бывают моменты, когда ощущение нового этапа становится повсеместным. Это происходит и неожиданно: вчера еще были в одной ситуации, а сегодня – в другой. И дело не только в появлении чего-то необычного, но в исчерпанности старой модели, смутных ожиданиях, накопленной и нереализованной социальной энергии, которая нащупывает выход наружу. Старые формы никуда еще не делись и обладают огромным ресурсом. Но все заметнее они оставляют ощущение своей неуместности, тяжести – как вычурная ампирная мебель, расставленная в новом жилище, когда в тренде легкие и лаконичные формы, свободное пространство, а богатство спрятано в простоту и естественность материалов. Эстетическое отторжение часто опережает ценностный или идейный конфликт, хотя по факту они все моменты одного явления.
Текущая ситуация в стране напоминает этот момент, и даже настойчивость, с которой пытаются опровергнуть этот тезис, играет на его подтверждение. Явный симптом – настроения чуткой к таким поворотам творческой среды, которая начала быстро менять риторику, играя на опережение.
Каков генезис его появления? Взвинченные в 2014 г. национальные настроения постепенно рассеивали свою энергию под давлением социальных обстоятельств и отсутствия дальнейшей динамики. Стимулирование эмоций международной повесткой давало инерционный, затухающий эффект, пока телевидение не стало приобретать образ подвижных обоев. Затем произошли события, сбившие с толку лояльную часть общества: непонятая большинству пенсионная реформа и голосование по поправкам к Конституции, наибольшее впечатление в которых произвела путинская пролонгация. И за ними – мощное социальное воздействие эпидемии, породившее растерянность, «синдром возвращения с войны», ожидание сущностных перемен.
Все это перевернуло старую страницу, однако, чтобы завершить процесс, был необходим символический жест. И дело не в самих акциях 23 января, а в их дальних следствиях. Например, десятки миллионов просмотров «фильма про дворец» создадут эффект устойчивой ассоциации, которая будет постоянно липнуть к верховной власти при ее публичном появлении. Вроде бы мелочь, фейк, сомнительные накрутки, но она станет частью стратегического образа, и отодрать этот листок будет крайне непросто – так устроено сознание обывателя.
В подобных ситуациях возможны три стратегии.
Первая – радикальная смена повестки. Однако для повторения «крымской весны» особого ресурса, кроме почти немыслимой интеграции Белоруссии, нет.
Вторая – сжатие, максимальная консервация, гиперконтроль. Риск здесь в том, что негативная социальная энергия продолжит накапливаться и ее прорыв может оказаться стихийным и разрушительным.
Третья – попытка создать переходные, более гибкие формы, которые расширят взаимодействие власти и общества, обновят правила игры и ее участников. Это оптимальная для данной ситуации модель. Но она кажется и наименее вероятной.