Памяти выдающегося «антипатриота»
Кончина Сергея Ковалева – прекрасный повод задуматься о том, как возникает «антипатриотизм»
Слово «антипатриот» по отношению к скончавшемуся 9 августа 2021 г. диссиденту советского времени и бывшему уполномоченному по правам человека Сергею Ковалеву не является ругательством или презрительной кличкой. Ученый и общественный деятель лет 15 тому назад в интервью одной из российских газет ровно так себя сам и назвал. Более того, в духе Льва Толстого поздних лет он объявил «патриотизм» вредной идеей, с которой надлежит расстаться. Кончина Сергея Ковалева – прекрасный повод задуматься над вопросом, как возникает «антипатриотизм», в чем его истоки и почему многократно осужденный лучшими мыслителями России он тем не менее продолжает существовать до сегодняшнего дня. Свидетельством чему могут считаться многочисленные статьи памяти диссидента, открыто солидаризующиеся с его общественной позицией.
Очевидно, что «антипатриотизм» невозможно вывести из каких-то личных недостатков человека. При всем остром неприятии фигуры диссидента и всей его деятельности на посту уполномоченного по правам человека никто из «патриотов» не мог объяснить его неприязни к российскому государству и иногда странных симпатий к его многочисленным врагам какими-то корыстными или тем более карьерными мотивами. Разумеется, как и в случае с Сахаровым и многими другими диссидентами советской эпохи, речь шла именно об абсолютно искреннем чувстве – ощущении полной отчужденности от государственности. Поскольку Ковалев отнюдь не называл себя анархистом или хотя бы либертарианцем, речь шла об отчужденности исключительно от государственности собственной, национальной, не важно – советской или российской.
Сергей Ковалев, как и Андрей Сахаров, Юрий Орлов, Владимир Буковский и многие другие диссиденты, был, можно сказать, типичным представителем советского интеллектуального класса. Класса, который на исходе хрущевской оттепели пришел к выводу, что наступило его время, т. е. время в широком смысле «физиков», или в случае самого Ковалева – «биофизиков», бескорыстных искателей истины, которым выпала историческая миссия потеснить советскую номенклатуру на вершине власти и создать своего рода республику свободных ученых в духе мечтаний ранних Стругацких.
Однако в самом конце 1960-х эти люди вдруг ощутили на себе, что называется, сопротивление, как бы сказали марксисты, «реакционных классов». Номенклатура совершенно не собиралась сдавать свои позиции и идти на поводу у слишком, по ее мнению, опьяненного оттепельными свободами «интеллектуального класса». Началась эпоха системного давления на интеллигенцию, ответившую на это давление выделением из своей среды диссидентства. Любопытно, что в этом столкновении интеллигенция в конце концов победила, переведя на свою сторону некоторых вождей номенклатуры.
Конечно, диссиденты были разными, тем более разными были и советские интеллигенты. В их среде тоже были разные течения. Тем не менее при всем обилии направлений в этой среде одна общая черта бросалась в глаза, а именно полное равнодушие и даже враждебность к внешней политике Советского Союза. Даже в принципе лояльные советскому строю технари и гуманитарии в поздние годы СССР не испытывали ни малейшего энтузиазма по поводу успехов коммунистической экспансии, скажем, в Африке или Латинской Америке. И вообще внешняя сила государства казалась вполне гарантированной и поэтому не слишком важной ценностью. Внешнеполитический патриотизм в среде интеллигенции был уделом каких-то заведомых маргиналов. И из вот этой не преодоленной до конца и в сегодняшней России отчужденности от государства, от его успехов и внешнего могущества и растут корни того «антипатриотизма», который столь выпукло проявился в деятельности покойного правозащитника уже в постсоветские годы.
Ковалев нигде ни в чем не погрешил против своего реноме «антипатриота». Он боролся против СССР в последние годы его существования, в отличие, кстати, от своего будущего соратника Явлинского с легким сердцем поддержал беловежские соглашения, в отличие от многих других менее «последовательных» сподвижников не осудил разгон и расстрел Верховного совета. Все, конечно, помнят, какова была его позиция в период первой чеченской войны, и все также понимают, что он мог думать о Донбассе и присоединении Крыма. Он был убежденным противником российского государства, не стеснялся и не скрывал этого.
Петр Струве в своей знаменитой статье «Интеллигенция и революция» называл данное явление «безрелигиозным отщепенством от государства». Конечно, корни данного отщепенства следует искать еще в царской России, даже в XIX в. Что-то роковое случилось примерно на рубеже 1840-х и 1850-х гг., когда тогдашняя власть впервые увидела в еще вполне лояльном и государственнически мыслящем в тот момент интеллектуальном классе своего системного противника и начала политику цензурных запретов, ограничений, упразднения элементов университетской автономии. Собственно, именно тогда русский интеллектуальный класс и стал русской интеллигенцией, неотъемлемой чертой которой с тех пор стал антигосударственный нигилизм, или «антипатриотизм». Он много раз претерпевал идейные трансформации, но в его основе лежала какая-то одна черта – представление о том, что лучшее государство в России – это слабое государство, пасующее перед всеми своими внешними и внутренними противниками. Удивительно, но и оба краха российской государственности с катастрофическими для самого интеллектуального класса последствиями все равно не приводили к полному преодолению этого идейного течения. По итогам очередной смуты государство вновь воскресало из небытия, доказывало свою если не силу, то способность к выживанию, и пораженные «антипатриотизмом» люди видели в этом кратковременном периоде слабости, т. е., условно говоря, в «февральском эпизоде» 1917-го или в 1990-х, какие-то позитивные, не реализованные до конца возможности.
Конечно, в сегодняшней России «антипатриоты» не имеют шанса завоевать популярность, скажем так, у широких народных масс. Но в среде интеллектуального класса их идеи еще могут иметь успех. Здесь мы снова можем встретить то же презрительное равнодушие к внешним успехам государства, как это было и в эпоху застоя. Государство для многих людей в этих кругах снова становится чужим, а его противники закономерно оказываются «друзьями». Пока на это можно не обращать особого внимания, но рано или поздно это снова станет проблемой, дай Бог, в отличие от двух предыдущих эпох не фатальной для судьбы страны. Так что, провожая в последний путь одного из выдающихся «антипатриотов», не будем забывать, что данное идейное течение вполне может подняться из гроба.