Время обнимать березки

Русский лес стремительно врывается в отечественную корпоративную повестку. По мере того как компании выстраивают свои траектории достижения углеродной нейтральности, приходит понимание, что нейтральность недостижима только через модернизацию производства или переключение на зеленые источники электроэнергии. Остаточные выбросы, трудно поддающиеся снижению, составляют до 40–50% от текущих общих выбросов компаний. И так будет по меньшей мере до тех пор, пока перспективные зеленые технологии не достигнут зрелой коммерческой фазы. Остающихся опций для корпораций немного: или использование инструментов улавливания и захоронения углекислого газа (CCUS), или лесные проекты разных мастей – от лесоразведения до предотвращения вырубки.

Элемент национальной стратегии

Номенклатура лесных проектов в России сейчас находится в стадии определения. Рассматривается включение в этот список защитного лесоразведения на лесных и сельскохозяйственных землях; проектов снижения горимости лесов; сохранения и восстановления болот; сохранения лесов от вырубки (так называемая аренда для климатических целей); сохранения диких лесов. Национальные стандарты таких проектов предполагается синхронизировать с признанными международными стандартами. Обсуждаются и различные формы государственной и региональной поддержки подобных инициатив.

Если взглянуть на ESG-стратегии крупнейших российских корпораций, лесные проекты составляют значительную часть их планов по снижению выбросов. Такие проекты упомянуты в стратегиях «Роснефти», РЖД, «Норникеля», «Сибура», En+ и многих других. Сахалинский эксперимент по достижению углеродной нейтральности через торговлю углеродными единицами почти наполовину зависит от успешной реализации лесных проектов.

Правительство делает лесные проекты краеугольным камнем национальной стратегии низкоуглеродного развития. Согласно интенсивному сценарию нетто-поглощающая способность лесов к 2050 г. увеличится с текущих 535 млн т в год (эквивалент 25% брутто национальных выбросов) до 1,2 млрд т (65% брутто национальных выбросов). Для сравнения: весь огромный ряд запланированных мероприятий в других секторах – от зеленой энергетики и снижения выбросов метана до электрификации транспорта – даст возможность снизить выбросы на 290 млн т за тот же период, это менее половины от декарбонизационного эффекта планируемых лесных проектов.

Плюс 330 млн га леса

Чтобы оценить грандиозный масштаб возрождения русского леса, обратимся к оценкам Росприроднадзора по поглощающей способности деревьев в РФ. Наибольшая способность к поглощению СО2 выявлена у осины (3,6 т на 1 га), березы (3,3 т на 1 га) и дуба (3,2 т на 1 га). Самая низкая – у хвойных пород: сосна (2,4 т на 1 га), ель (2 т на 1 га) и кедр (1,8 т на 1 га) показывают результаты в среднем на 40% хуже лиственных лесов. Принимая это во внимание, планы Минэкономразвития подразумевают, что площадь лесных территорий в России к 2050 г. вырастет на 200–330 млн га, это 25–40% от текущей площади лесных ресурсов в стране. Для сравнения: площадь всех лесов США в 2020 г. составляла 310 млн га.

Возможно ли это? Выделим четыре основные причины «за».

Во-первых, у России относительно эффективная лесная политика, дающая верифицированные результаты. По данным Продовольственной и сельскохозяйственной организации объединенных наций (FAO), с 1990 г. площадь лесов в стране выросла на 6 млн га. Это, конечно, менее 1% от общего фонда, но это рост, в то время как, например, площадь лесов в Бразилии за аналогичный период сократилась на 15%, в Индонезии – на 22%, в Канаде – на 1%. Поглощающая способность российских лесов выросла в 7,4 раза – за счет проведения мероприятий по оценке, верификации ресурса, управления лесным фондом – с 72 млн т СО2 в 1990 г. до 535 млн т в 2019 г. Запуск федерального проекта «Сохранение лесов» позволил выйти на уровень замещения выбывших лесов в 94% против 62% всего лишь пять лет назад. 60–65% мероприятий по лесовосстановлению производится за счет частных средств.

Наверняка в ближайшие годы стоит ожидать ужесточения природоохранного законодательства касательно лесного ресурса и принятия широкого круга подзаконных актов, регулирующих таксономию лесных проектов, использование для них земель сельхозназначения, введения требований по долгосрочному сохранению лесных проектов, сгенерировавших климатические единицы.

Вторая причина – международные обязательства, которые взяла на себя Россия, присоединившись к соглашению об отказе от вырубки леса к 2030 г. в рамках климатического форума в Глазго COP26. В этом контексте стоит упомянуть постановление правительства № 1509 от 21 сентября 2020 г. «Об особенностях использования, охраны, защиты, воспроизводства лесов, расположенных на землях сельскохозяйственного назначения», ввод запрета на вывоз леса-кругляка с 1 января 2022 г., включение лесных проектов в национальную зеленую таксономию, ужесточение требований по воспроизводству лесов для арендаторов лесных участков – все звенья одной цепи по достижению нужного результата.

В-третьих, развитие рынка международных углеродных единиц – важная часть продвижения лесных проектов в стране. В условиях отсутствия национальной цены на углерод возможность создания нового (климатического) источника выручки одновременно с возможностью достижения промежуточных целей по снижению углеродного следа становится важной мотивацией для российских корпораций. Так, в 2021 г. на международных углеродных рынках были проданы добровольные углеродные единицы от лесных проектов на сумму $544 млн со средней ценой около $4,73 за 1 т СО2, что эквивалентно поглощению СО2 лесом площадью 35–45 млн га.

Продажа углеродных единиц от лесных проектов в РФ может приносить до $3–4 млрд ежегодно при выходе на целевые уровни поглощения согласно планам Минэкономразвития.

Четвертая причина – требования клиентов и потребителей. Новости о тестовых поставках безуглеродного алюминия, никеля и других полезных ископаемых появляются все чаще. Причина – запрос потребителей на такую продукцию. Снижение углеродной интенсивности промышленных процессов – дорогостоящий и долгосрочный проект. В этих условиях офсет через углеродные единицы лесных проектов является элегантным временным решением. Уверен, российские компании, заявившие о первых безуглеродных поставках в 2021 г., активно пользовались офсетом через лесные проекты.

Растет и запрос на декарбонизацию у инвесторов публичных компаний. Причем для них прогресс измеряется не конечной целью – снижением выбросов на 30% к 2030 г. или net zero к 2050–2060 гг., – а измеряемым и верифицированным прогрессом фактически на ежегодной основе. С этой точки зрения лесные проекты прекрасно дают необходимый результат по снижению углеродного следа на относительно коротком промежутке времени, благодаря чему можно без спешки и экономически необоснованных переплат модернизировать свой фонд основных средств. Такой симбиоз декарбонизации производства и реализации лесных проектов позволит компаниям показывать действенную траекторию снижения выбросов практически ежегодно.

Надо иметь в виду, что у проектов есть и ограничения.

Они, например, не признаются в рамках европейской системы торговли выбросами (EU ETS), а значит, не могут служить механизмом снижения фискальной нагрузки для экспортеров при трансграничном углеродном регулировании. Однако требования инвесторов, клиентов, стейкхолдеров и регуляторов не ограничиваются EU ETS. Возможность признания таких проектов наравне с другими предусмотрена ст. 6 Парижского соглашения. Они возможны для реализации в рамках добровольных углеродных рынков, добровольных систем сертификации (например, Responsible Steel), а российская переговорная позиция по EU ETS продолжает основываться на включении лесных проектов в расчет углеродного следа наших экспортеров.

$30 за тонну СО2

Лесные проекты требуют многолетних усилий: мало высадить лес, его нужно защитить от пожара, придумать способ долгосрочного депонирования (например, через переработку древесины в изделия с заданным жизненным циклом), необходимы существенные административные усилия, а эффективная продолжительность поглощения СО2 у молодого леса может длиться до 40–50 лет. Дешевизна таких проектов тоже скорее похожа на миф: по оценке «ВТБ капитала», декарбонизация через лесные проекты будет стоить компаниям около $30 за 1 т СО2, что выше расходов при снижении выбросов метана, управлении ТБО и сравнимо со стоимостью декарбонизации в электроэнергетике.

Тем не менее на фоне принятия законодательства об углеродных единицах и климатических проектах мы ждем лавинообразного роста рынка таких инициатив. Помимо целей управления углеродным следом они могут нести и существенные дополнительные плюсы для природоохранной стратегии предприятий – поддержание биоразнообразия глобального значения, снижение экономического ущерба от ежегодных лесных пожаров, сохранение условий обитания и быта для коренных народов, повышение качества управления лесным ресурсом на национальном уровне. Выполнять эту работу будут частные компании и инвесторы в силу очевидных появляющихся экономических и стратегических причин. Посадить березку и встроиться в мировую климатическую повестку выглядит все более реалистичной стратегией для российских корпораций.