Город фасадов

Москва, бывшая когда-то органически развивавшимся городом, начиная с ранних советских времен росла и строилась не только и даже не столько для жителей. Когда в Москве поселились идеологи переустройства мира и человека, они стали мечтать и о переустройстве города. В первое время революционные перемены сводились к многочисленным разрушениям. Власти ломали дома, церкви и расширяли улицы, т. е. действовали в негативном ключе в основном потому, что на позитивную программу архитектурного развития не хватало ни средств, ни специалистов. Конструктивистские дома, которых в Москве довольно много, все-таки не сформировали облик города – они есть, но их недостаточно. Большинство из них расположены не «стратегически» и не слишком видны.

Но в 1930-е гг. строительных проектов стало становиться все больше, а после войны визуальная программа советского руководства стала обретать формы. Вдоль проспектов появились красивые фасады сталинских жилых домов, возникли гигантские доминанты высоток. За красивыми домами все это время продолжали потихоньку разрушаться старые дома, уплотнялись коммуналки, строились и переполнялись людьми бараки. Но при взгляде из окна автомобиля город выглядел прекрасно. Вспомните фотографии московских видов 1950-х, начала 1960-х – тех времен, когда пятиэтажки и прочие панельные конструкции еще не разрушили визуальную чистоту воплощенной утопии. К Москве от Петербурга перешла роль самого «предумышленного города в мире» (Достоевский). Москва стала, возможно, даже еще «умышленнее». «Петербург – воплощение общего, отвлеченного понятия столичного города; Петербург тем и отличается от всех городов европейских, что он на все похож», – писал Герцен. А Москва вышла не особенно похожей на что-то конкретное, если не считать сходства высоток с несколькими нью-йоркскими домами 20-х и 30-х гг.

Новая послевоенная Москва отлично смотрелась в кино. По ней «шагали» герои фильма «Я шагаю по Москве», но она придумывалась и строилась не для того, чтобы по ней шагали обычные люди. Сформированный тогда облик города был именно обликом. Это был прежде всего вид. На ту Москву нужно было смотреть, причем лучше всего из автомобиля Сталина. На нее можно было смотреть с тщательно выбранных высоких точек зрения, с которых позволялось делать снимки. У той Москвы должна была быть аудитория, а не жители. Жители были обременением, решение проблемы которого Сталин предпочел оставить своим преемникам. Самой благодарной аудиторией той Москвы должны были быть иностранные дипломаты. Они жили в сохранившихся особняках, передвигались по городу на автомобилях и – если не слишком углублялись – не могли знать, что происходит за фасадами.

Все дальнейшее развитие Москвы – это попытки решить проблему обременения, т. е. дать что-то жителям. Потребовалось 30 лет (1957–1987), чтобы миллионы квартир, пусть и маленьких, решили вечный квартирный вопрос. То, что происходит сегодня, похоже на попытку сделать следующий шаг – сделать так, чтобы миллионам обитателей панельных домов было где «шагать». Но я не верю, что Москва перестала быть городом фасадов и обустройство делается не для единственного и главного зрителя.