После смерти – опубликовать: прощальная книга Лимонова
В продажу поступила последняя книга поэта и писателя, подготовленная им при жизни
Лимонов-писатель и Лимонов-политик затирают Лимонова-поэта. Хотя свой первый и самый известный роман – «Это я – Эдичка» (1976) – он писал в Нью-Йорке как раз в статусе звезды поэтического андеграунда. Членом Союза писателей СССР Лимонов не стал, сам, как и масса непризнанных поэтов, перепечатывал на машинке свои сборники, но распространял за деньги – чем ярко выделялся на фоне менее оборотистых товарищей по самиздату.
Перейти на прозу заставила тяжелая эмигрантская доля – в капиталистической Америке стихи оказалось пристроить сложнее, чем при советской цензуре. Свою роль в становлении Лимонова-прозаика сыграла и фирменная зависть. В «Книге мертвых» (2000) он признается, что отчаялся тогда обставить Бродского и решил совсем забросить рифмоплетство. Но не забросил. Писал понемногу параллельно с романами, рассказами, статьями. А оказавшись в начале 2000-х в лефортовском изоляторе, музе уже не изменял (в 2001 г. Лимонов был задержан за хранение оружия, был приговорен к четырем годам колонии общего режима, но в 2003-м освобожден условно-досрочно).
«Зеленое удостоверение епископа, сложенное вдвое» – десятый по счету поэтический сборник со времен того тюремного «Болдино». Примерно полторы сотни стихов на 150 страницах. Лимонов успел закончить книгу примерно за полгода до смерти, но, как пишет в послесловии литературный секретарь писателя Даниил Духовской (Дубшин), публикацию попросил отложить: «Слишком мрачная. А я еще живой». Лимонов ушел из жизни в марте 2020 г. в возрасте 77 лет.
Нетрудно понять, почему Лимонов предпочел максимально отсрочить свое последнее появление на публике. Он, последовательно превращавший жизнь в плутовской роман, вряд ли был бы доволен развязкой. Сколько ярких глав позади: харьковская шпана, московская богема. Модный писатель в эмиграции. Солдат удачи на Балканах, лидер оппозиции в России. Эмманюэль Каррер, автор книги о Лимонове (по которой Кирилл Серебренников снимает кино «Баллада об Эдичке»), в предисловии пишет о желании понять Россию, но сам текст не оставляет сомнений – его любопытство подстегивает и восхищение героем, и скука среднего класса. Биография от французского литератора очень льстила Лимонову, который всегда хотел восхищать и не хотел быть как все. Но, к сожалению, есть неотвратимые клише.
В последней книге все знакомо, узнаваемо – только как будто проще. Любимый слом грамматики встречается реже, темы – традиционные: женщины, чувство превосходства над обывательской серостью, сведение счетов. «Уж девятнадцать лет, как Бродский опочил / Не знает ничего, что на земле случилось», – пишет Лимонов и добавляет завистливо: «В Венеции своей, наверное, он сгнил». А что же пропустил Бродский, пока «гниет» на кладбище Сан-Микеле? Лимонов охотно перечисляет: казнь Каддафи, войну в Сирии, еще вот «в Америке как черт верховодит Обама». На его пост метит «пожилая Дама» Хиллари Клинтон, которая придет «погубить евро». Попытка высмеять высокий штиль Бродского бесславно тонет в желчи.
Встречаются на страницах и другие люди из новостей – Эмманюэль Макрон («Восстание желтых жилетов» – одно из самых больших стихотворений сборника), Реджеп Тайип Эрдоган, Джулиан Ассанж. Короткие мемуарные зарисовки из харьковского детства и московской юности разбавляют миниатюры на исторические сюжеты – про истребление индейцев («А вам бы ружья, или пулемет»), про Махно и Европу («Француженки бесновались / Приехал к ним бес Новалис / И с целой волос копной / Приехал к ним бес Махно...»), про Распутина, который «Гапону и Махно был брат» и др. Симпатии Лимонова, как обычно, на стороне угнетенных индейцев и анархистов. При этом, поедая в ресторане осьминога, он чувствует превосходство над поверженным чудищем, а не солидарность («И смеюсь, осьминога отщипывая / И картофелем сладостно всхлипывая...»).
Безделицы – порой вполне остроумные – скрашивают единый и печальный сюжет. То, чем Лимонов жил в последние два года: борьба с раком горла и медленное угасание. Поэт больше обычного обращает внимание на природу, небо, улицы. А все потому, что месяцами прикован к кровати и из доступных развлечений – окно. В книге много зарисовок из мира дикой природы («Вчера львы едят зебру / Трое. Зебра лежит на спине / Ноги торчат, как в модных чулках, у зебры / и подрагивают. А брюхо съели. И доедают. / Своего рода изнасилование в крайнем виде»). Ездил на сафари? Да нет, видимо, часами смотрел документалки по телевизору.
«Он с интересом следил за своим умиранием. / Такой он был человек», – с мнимым спокойствием повествует Лимонов о себе в третьем лице. Но спокоен он далеко не всегда. Злится на обывателей («Я уйду от вас жить в за другие миры / Чтобы вы рядом бы не воняли»). Но уверен, что обыватели его будут помнить («Вот лечу мимо вас в межпланетной пыли / Выбегайте, набросив тулупы...»). То сомневается в посмертном бытии («Я не знаю, мне нет духа / Вертикального пространства / Чтобы в небеса забраться / Где и солнечно и сухо»). То надеется на него («А при смерти душа сжимается в точку... У точки нет глаз, но она не слепа»). Как и в лучших книгах Лимонова, отвратный нарциссизм в итоге идет трещинами и опадает. А внутри – отчаяние.