«Чувства Анны»: из космоса с любовью

В мире (или только в России) свирепствует эпидемия, предположительно угрожающая уничтожить цивилизацию, отчего человечество (или только Россия) планирует переселиться на Марс. Туда вот-вот отправятся первые 90 смельчаков, чтобы дать начало колонии. Об этом постоянно говорят в теленовостях, которые смотрит работница пермской кондитерской фабрики Анна (Анна Михалкова – «Давай разведемся», «Шторм», «Сибирский цирюльник»), воспитывающая вместе с мужем (Тимофей Трибунцев – Юра из «Снегиря») двоих детей.

Однажды Анна шла с работы, вдруг упала и ударилась головой. Теперь ночами, сидя, как сомнамбула, с закрытыми глазами за кухонным столом, она записывает послания, которые ей надиктовывают инопланетные разумы. Послания многословны, но по сути предельно просты: людям не надо лететь ни на какой Марс, а надо любить друг друга, иначе через 10 лет настанет конец света. Анна в растерянности от своего внезапного дара, муж хмурится, а доктор, подозрительно похожий на Спока из «Стартрека», прописывает ей успокоительное. Но какое уж тут успокоительное? После того как Анна при помощи неведомых голосов предсказывает крушение греческого океанского лайнера, она получает локальную известность провидицы и «пермской Ванги».

Эпидемия в фильме по своим социальным проявлениям неотличима от COVID-19: маски, антисептики, но в основном жизнь рутинно идет своим чередом. Отличий всего два: входы в общественные места оборудованы специальными устройствами, опрыскивающими каждого входящего обеззараживающим раствором. А вместо матерчатых масок все носят одинаковые респираторы из прозрачного пластика. Очень удачно придуманная деталь, снимающая досадное противоречие между двумя мерами контроля: масочным режимом и требованием не закрывать лицо, чтобы каждого можно было опознать по камерам наблюдения.

Очевидно, режиссер и сценарист Анна Меликян («Звезда», «Русалка», «Фея») изображает не какое-то вымышленное будущее, а недавнее прошлое и реальное настоящее, которые лишь уютная инерция мышления не дает нам воспринимать в качестве ожившей антиутопии. Замены пары незначительных деталей оказывается достаточно, чтобы нарушить эту инерцию и вскрыть в современности ее антиутопическое содержание. Элементом антиутопии становится и диктор Екатерина Андреева (диктор Екатерина Андреева), безостановочно вещающая из телевизора про Марс и все больше производящая впечатление принявшей человеческий облик инопланетянки. И фабричная лестница, по которой каждое утро поднимаются работницы в одинаковых одеждах. Эти кадры, лейтмотивом проходящие через фильм, кажутся сознательной отсылкой к «Метрополису» Фрица Ланга (1927), первой великой антиутопии в истории кино.

Рисуя портрет современности, Меликян тем не менее подчеркивает условность происходящего лаконичными вкраплениями фантастики или, например, черно-белой картинкой, при помощи которой в кино обычно показывают сны, воспоминания и грезы. Условность превращает «Чувства Анны» в одну большую метафору, собранную из метафор поменьше: Марс, эпидемия и конец света тут важны не столько в своих буквальных значениях, сколько в переносных – как иносказательные отражения чего-либо. Космос – это, конечно, и собственно «чувства Анны», и тщетная мечта, в которую хочет сбежать бесконечно уставшее от самого себя человечество. А внеземные голоса, шепчущие героине свои премудрости, легко прочитываются даже в психоаналитических терминах как бессознательный крик о помощи героини, глубоко подавившей в себе неудовлетворенность жизнью.

Пытаясь схватить нечто важное и неуловимое, Меликян щедро использует поэтические тропы. Рифмует обезличивающие пластиковые респираторы с обезличивающими космонавтскими шлемами. Противопоставляет и то и другое открытым лицам и простым человеческим радостям – скажем, новой прическе, на которую героиня только что потратилась в парикмахерской. По белой конвейерной ленте кондитерского цеха среди пирожных красиво плывет отрезанный палец, предвещая нехорошее.

Михалкова играет персонажа, категорически не соответствующего своей роли, что рождает эффект одновременно и комический, и трагический. Вокруг нее начинают суетиться журналисты и уфологи. Буравя Анну немигающим взглядом, в сюжет вплывает отменно мерзкий писатель (Олег Ягодин – «Асфальтовое солнце», «Территория»). Но Анна – святая простота, которая не может вписаться ни в один из чуждых ей контекстов и всюду выглядит одинаково неловко: и в амплуа знаменитости, которую фотографируют для журналов, и в роли сексуально раскрепощенной женщины, и в статусе пророка апокалипсиса. Она даже не вполне понимает смысл своих пророчеств, которые, запинаясь, зачитывает с бумажки, и больше занята своими переживаниями, чем судьбой человечества.

Поначалу кажется, что инопланетные откровения всерьез интересуют по крайней мере режиссера: в первой половине фильма Меликян вроде бы предпринимает попытки сделать дилемму «бросить этот мир или перестроить его на основе любви» структурообразующей метафорой. Но постепенно частная история героини с ее сугубо личными переживаниями бескомпромиссно перетягивает одеяло на себя. С середины «Чувства Анны» превращаются в грустно-пародийную интерпретацию сюжета о внезапном даре, стремительном взлете и фатальном падении.

Эсхатология, антиутопия, линия с Марсом оказываются по отношению к этой истории немножечко лишними. Ворох метафор и символов – эффектным, но не вполне востребованным реквизитом. Фантастический ход с предвидением – просто поводом развернуть сюжет об избранничестве: как только зритель видит, что у героини и вправду есть дар, тема предсказаний исчезает из картины. И мы даже не знаем, предсказала ли Анна, к примеру, еще что-нибудь.

Тем не менее, несмотря на некоторый сумбур в построении художественного целого, «Чувства Анны» – хорошее и искреннее кино, которое отлично действует если не всегда на концептуальном, то уж точно на эмоциональном уровне. И когда после слишком шумной кульминации наступает тихая развязка на пустой заснеженной дороге и под огромным серым небом, возникает острое чувство, что дилемма «Марс или любовь» была мнимой.