Исправление имен: либерализм

Конфуций настаивал, что оздоровление государства надо начинать с «исправления имен» – ведь «когда имена неправильны, то и суждения несоответственны».

Мы знаем цену пренебрежения этим правилом по традициям интеллигентских споров: чтобы не доводить непримиримых оппонентов до драки, надо добиться общего понимания используемых ими терминов – и обнаружения, что спор был вызван применением одних и тех же слов в разных значениях.

Среди таких по-разному используемых терминов важное место занимает «либерализм», под влиянием ассоциировавших себя с ним российских реформаторов все чаще используемый как ругательство.

Между тем это неверно: просто за четверть тысячелетия это слово в соответствии с логикой общественного развития изменило свой смысл едва ли не на полную противоположность.

Формально либерализм наследовал древнеримским культам бога и богини плодородия (и связанных с ним сексуальных радостей) – Либера и Либеры (которые, в свою очередь, наследовали древнегреческим Дионису, Персефоне и даже Ариадне). В реальности его предтечей был гуманизм эпохи Возрождения, ставший оружием буржуазии против абсолютизма и католической церкви.

В яростной и кровавой борьбе за власть уже в эпоху Просвещения буржуазия выковала либерализм как ясную политическую доктрину и первую идеологию в классическом смысле слова, выражавшую стремление к личной свободе и (что принято забывать) ответственности – к суверенитету личности в отрицании суверенитета феодала и священника. Его квинтэссенцией с конца XVII в. стало провозглашение незыблемости «естественных прав» человека: на жизнь, свободу и собственность.

Естественно, носители феодального сознания воспринимали его как своего врага – и даже в Англии этот термин довольно долго использовался в негативном значении разрушительного вольнодумства (как в самодержавной России).

Став идеологией буржуазии, либерализм менялся вместе с ней. Когда промышленная революция передала власть буржуазии, либерализм, во внешней политике оставшись ее инструментом борьбы с империями и взламывания их рынков, во внутренней политике утратил гуманистичный характер, встав на сторону капитала против труда. Кроме того, обожествляя отдельную личность, он не соответствовал эпохе «больших батальонов», созданных промышленностью, и тем более эпохе «восстания масс».

Это привело к возникновению социал-демократии, необходимой для баланса между трудом и капиталом (вплоть до социал-империализма, финансирующего трудящихся метрополий грабежом колоний), и марксизма как идеологического воплощения гуманизма в индустриальную эпоху. (В США с их более молодой политической системой, не заставшей борьбу с феодализмом, под либералами понимают социал-демократов.)

В 1913 г. в США была создана Федеральная резервная система (ФРС) – не просто второй после Банка Англии частный центральный банк, но и оргструктура финансового спекулятивного капитала. Это знаменовало собой грандиозную победу финансового спекулятивного капитала, международного по своей природе, в его борьбе с капиталом реального сектора, по своей природе национального (эта борьба остается содержанием всей истории рыночной экономики).

Смена соотношения сил основных групп буржуазии отразилась и в идеологии: либерализм перешел на службу победителю. Связанная с этим содержательная трансформация шокировала так, что отразившая ее политический аспект книга была (поколение спустя, в 1935 г.) названа историком Дэнджерфилдом «Странная смерть либеральной Англии». Первым в новой генерации либералов стал Керенский – Россия, как обычно, выразила мировую тенденцию первой.

Трансформация либерализма была болезненной в силу фундаментального различия интересов и, соответственно, целей двух основных групп капитала. Реальный сектор заинтересован в максимальной стабильности и, соответственно, максимальных размерах пространств с едиными нормами (государств или их союзов). Финансовые же спекулянты, зарабатывая на волатильности рынков, нуждаются в нестабильности – и как можно более мелких государствах (дополнительным бонусом служит возможность управлять ими извне просто силой денег).

В результате современные либералы, служа глобальному финансовому капиталу, объективно выступают в целом против интересов своих народов как таковых.

В пореформенной России в силу спрессованности исторического времени эволюция либерализма прошла за 1993–1997 гг.

Первоначальные демократы были либералами в классическом смысле слова – «по Вольтеру», отстав от эпохи почти на век. Стремясь к свободе, они быстро обнаружили, что самой свободной частью общества является бизнес – а значит, ради свободы надо служить ему, игнорируя интересы большинства народа, в диких горбачевских, а затем гайдаровских реформах не имевшего даже теоретической возможности «вписаться в рынок».

Поэтому статусные демократы дружно поддержали расстрел демократии 4 октября 1993 г.: интересы бизнеса требовали подавления большинства.

Создание олигархов (крупных предпринимателей, получающих критически значимую часть прибыли от контроля за элементами государства) с переходом реальной власти к ним показало: это наиболее влиятельная часть бизнеса, служить остальным не имеет смысла.

И демократы стали либералами, часто незаметно для себя растоптав свои исходные ценности: подменив свободу слова – свободой слова, лишь служащего олигархии, свободу конкуренции – свободой конкуренции со стороны «своего» олигарха, но не с ним, право собственности – правом лишь его собственности, вплоть до дичайшего рэкета в отношении всех остальных.

А затем, по мере развития финансовых рынков, наиболее влиятельной в России частью бизнеса стали уже не скомпрометировавшие себя своей первобытной наглостью и тупостью «олигофренды», а глобальный капитал – причем финансовый, и либералы стали служить ему.

Этот переход от служения суверенитету личности к лютому финансовому неоколониализму был головокружителен для сторонних наблюдателей, но органичен для участников политических и коммерческих битв. Каждый день год за годом они выбирали сторону бутерброда с большим количеством масла – или просто физическое выживание. Выбиравшие интересы народа или хотя бы реального сектора за редкими исключениями теряли доступ к ресурсам и выпадали из истории: отбор был стремителен, объективен и привел к полному разграблению бюджета (вошедшему в историю как «дефолт 1998 года»).

Поэтому скомпрометированность понятия «либерал» сегодня отражает не просто недобросовестность называвших себя так реформаторов, но и объективный, глобальный процесс эволюции самого либерализма.

Распространенное до сих пор использование этого термина «по Вольтеру», а не «по Березовскому» (конечно, когда оно не является формой самооправдания) исторически и академически понятно, но на деле служит признаком пугающего выпадения из эпохи – подобно использованию древнерусского языка в повседневном обиходе.