Как государства лавируют между технологическим развитием и нацбезопасностью

Участники проходящего в сочинских горах ежегодного заседания международного дискуссионного клуба «Валдай» 30 сентября обсудили ставший в последние годы острым вопрос на стыке мировой политики, науки и технологий: до какой степени государства сейчас готовы идти на сотрудничество друг с другом в этих сферах?

Модератором соответствующей сессии был программный директор клуба «Валдай» Иван Тимофеев. Он отметил, что в современном мире очень мало стран, которые оказались способны выстроить независимые технологические цепочки полного цикла. И при этом за последние 30 лет рост ключевых игроков в этой отрасли – Индии, Китая и США – происходил в основном за счет открытости. Но теперь налицо другая тенденция – рост секьюритизации в технологической и информационной отраслях, что в том числе вынужденно прочувствовала на себе и Россия. В связи с этим образовалась новая дилемма, считает Тимофеев: как государствам эффективнее всего выстраивать свое развитие – полным уходом в автаркию или, например, сохранением открытости, но с контролем в сфере критических технологий?

Глава и соучредитель фонда Digital India Арвинд Гупта считает, что пока вопрос о том, где пролегает граница между технологическим суверенитетом и развитием, остается открытым. С точки зрения индийского эксперта, ни одну страну в мире нельзя назвать в полной мере независимой в технологической сфере – с учетом того что для ее развития требуются не только сами технологии и их составляющие, но и энергетика, людские ресурсы, а также инвестиции. В то же время, несмотря на многочисленные разговоры о технологическом суверенитете, в реальности у очень немногих стран выработана стратегия того, как его добиться, особо подчеркнул аналитик. По его мнению, именно наличие стратегии может изменить положение той или иной страны на мировой арене.

Крупные цифровые платформы и алгоритмы в современном мире используются для разного рода манипулирования, в том числе политическими процессами, как это происходит наиболее наглядно в Южной Азии – например, в переживших недавно революции Бангладеш и Непале. О том, что существующая архитектура цифровой сферы направлена именно на контроль над потребителем, говорил и сооснователь фонда развития кибербезопасности «Сайберус» и компании Positive Technologies Юрий Максимов. По его мнению, необходимо сначала выработать новую всеобщую систему правил, которые затем позволят создать менее подверженную политике цифровую архитектуру.

Гупта также приводил примеры, когда политика влияет на само технологическое развитие: власти США, например, в конечном счете добились сделки по TikTok. А иногда технологии представляют собой и физическую угрозу, что прочувствовали на себе члены «Хезболлы».

Позже Максимов выразил мнение, что западные технологические компании дискредитировали идею импорта технологий из другой страны и, как следствие, сейчас растет запрос на то, чтобы «производитель показал некую независимость потребителя от вендора после покупки технологий». К «деколонизации» технологического мышления и созданию национальной конкурентоспособности призывал и генеральный директор южноафриканского Института экономических исследований в области инноваций при Техническом университете Цване Расиган Махарадж.

Результат идущей сейчас мировой технологической гонки пока не определен, и, по мнению эксперта из Индии Гупты, его страна в последние годы приближается к двум лидерам в этой сфере – США и Китаю. У каждой из сторон есть собственные преимущества: у Вашингтона имеются технологии и деньги, но не хватает кадровых ресурсов, с чем у Китая проблем нет (но пока там нет самых передовых процессоров, если не учитывать не подконтрольный ему Тайвань). Европа же, по мнению Гупты, пока отстает не только от США и КНР, но и от Индии. После этого выступления Тимофеев сделал ремарку, что теперь суверенитет получает к традиционному территориальному измерению еще и информационно-технологическое.

Сооснователь Российского квантового центра Руслан Юнусов разделил все страны на четыре группы по степени их технологического развития: зависимые, интегрированные с некоторым участием в технологических цепочках, суверенные и доминирующие. При этом модель существования зависимых стран он назвал выгодной: она не требует вложений, а за деньги такие государства получают конечный продукт. Совсем другой подход при достижении суверенитета – при инвестициях в конечном счете получают новые возможности в политическом аспекте. Доминирующие государства вложили в собственное научно-технологическое развитие еще больше, но в конечном счете это окупается за счет потребления их продукции (к таким странам Юнусов отнес только США и не в полной мере – Китай). России же, по его мнению, необходимо искать золотую середину между национальными интересами и доступом к мировым рынкам, так как в погоне лишь за техническим суверенитетом можно проиграть стратегически. Но в отдельных отраслях Россия уже доминирует – например, «Росатом» – лидер по строительству за рубежом АЭС.

При этом даже национальное доминирование по отдельным компонентам технологий может на деле быть относительным – например, в сфере полупроводников японцы и голландцы могут теоретически разорвать цепочку производства из-за их монополии на литографическое оборудование (ASML) и линз для них, а американцы имеют право запрещать поставки этой техники. В целом существующая тенденция располагает к тому, что Китай и США вместе со своими союзниками создадут два технологических блока. Хотя пока есть и противоречащие этому факты: например, Германия торгует с Пекином в сфере технологий примерно в таких же объемах, как и с Вашингтоном, а ряд стран хотят быть вне такой блоковой структуры. Для России более простым сценарием, чем работа с этими «неприсоединившимися» странами, может быть включение в китайский технологический блок, но в этом случае остается открытым вопрос о возможном ответном предложении Пекину (хотя потенциально его можно сформировать, например, в сфере образования).

По мнению Юнусова, из-за гипотетического огромного ущерба, который скажется и на самой КНР, и на США, пока невозможной видится война за Тайвань (в 2024 г. аналитики Bloomberg оценивали возможный ущерб мировой экономике от войны за Тайвань примерно в $10 трлн, это около 10% мирового ВВП. – «Ведомости»). На этот тезис Тимофеев, с точки зрения эксперта-международника, добавил, что экзистенциальные вопросы безопасности могут в определенный момент перевешивать все прочие рациональные аргументы. Юнусов в ответ пояснил, что происходящее на самом деле можно назвать подготовкой к войне как со стороны США (перенос производства полупроводников в эту страну), так и в Китае (еще более активное развитие отрасли в последние годы).

Про баланс национальной безопасности в сфере атомной энергетики, которая сейчас обеспечивает 10% всей электроэнергии в мире, подробно говорил директор Центра энергетики и безопасности Антон Хлопков. По его мнению, полным суверенитетом в атомной отрасли обладают сейчас только Россия и Китай и, возможно, сюда можно добавить еще Южную Корею. В индустрии тоже растет фактор блоков – и хотя Россия продолжает поставки обогащенного урана на западный рынок, там активно пытаются снизить эту зависимость. То же самое происходит и с Китаем, который был готов использовать свои технологии и инвестиции для строительства АЭС в Великобритании, но этого не произошло по политическим причинам. Болгария же сама под давлением США отказалась от российского проекта АЭС «Белене», выплатив по суду неустойку в 660 млн евро, но есть и обратный пример, АЭС Пакш в Венгрии.

При этом большинство стран так или иначе стремятся, как минимум, к диверсификации, отметил Хлопков. Здесь показателен пример Казахстана, который для строительства АЭС в стране создал консорциум из представителей четырех стран, что, как считают его власти, может нивелировать политические риски. Иногда подобная логика разнонаправленного сотрудничества подводит заказчиков: например, так произошло с требованием, чтобы при строительстве турецкой АЭС Аккую оборудование распределительного устройства поставляла не российская, а немецкая компания Siemens Energy. Но оборудование не было поставлено, и срок сдачи всего проекта затянулся на полтора года.