Какие правила игры государство предложило благотворительному сектору

У российских благотворителей появилось понимание, на каких условиях в ближайшие пять лет они будут партнерствовать с государством и получать от него помощь. У государства, в свою очередь, появились обязательства перед благотворительным сектором, благополучателями и обществом в целом. Эта новая реальность нашла выражение в «Концепции содействия развитию благотворительной деятельности в Российской Федерации на период до 2025 года», принятой в середине ноября 2019 г.

Внешне Концепция охватывает актуальные проблемы благотворительной деятельности в России, но у фондов и НКО возникает много вопросов и опасений относительно того, что стоит за правильными словами. Концепция, а тем более концепция со словом «содействие» – это не жесткое регулирование, но в ней заложены нормативные положения, которые позволят благотворителям получать помощь государства. Многие видят опасность в выделении особой категории организаций, которые в силу соответствия повышенным требованиям получат дополнительные налоговые и прочие льготы. Или, например, представители благотворительного сектора беспокоятся, станет ли все задуманное дорогой со встречным движением, какой будет обратная связь. Если сам государственный сектор в социальной сфере изменится, используя идеи и инструменты, накопленные некоммерческими образованиями, а также бизнесом – в корпоративной благотворительности, то негосударственным организациям и корпорациям будет легче работать. Но вдруг чиновники займутся распределением благ, сочинением ограничений, делением на «чистых и нечистых». Достаточно ли они компетентны, чтобы определить, кто эффективен, а кто нет, или достаточно ли прозрачен тот или иной фонд?

Вот что говорили об этом участники XVI ежегодной конференции «Ведомостей» на тему благотворительности – «Благотворительность в России: 2025» (2 марта 2020 г.).

Артем Шадрин, старший директор по инновационной политике НИУ ВШЭ:

«В концепции есть специальное направление о придании особого статуса благотворительным организациям, которые берут повышенные обязательства относительно прозрачности деятельности, предотвращения конфликта интересов. Для этой категории благотворительных организаций предусмотрен значительный объем разного рода льгот. Но в первую очередь само благотворительное сообщество должно разработать (а государство акцептовать) требования, дающие право на дополнительную поддержку. И к 2024 г., если все пойдет хорошо, лучшие благотворительные организации получат дополнительные ресурсы и смогут улучшить свою экономику.

После решения этой задачи станет значительно легче решать следующую – связанную со взаимодействием благотворительных организаций с государством и бизнесом.

Прежде всего использовать наработки благотворительных организаций в трансформации государственного сектора в социальной сфере. Это очень позитивный тренд наряду с общей тенденцией – увеличением участия негосударственных организаций в предоставлении услуг в сфере социального обслуживания граждан и в других секторах. Мы каждый год видим существенный рост доли негосударственных и некоммерческих организаций, которые получают возмещение из региональных бюджетов на оказание услуг в социальной сфере. 

В перспективе это институционализация такого взаимодействия. Должно стать общепринятым видеть НКО ключевыми стейкхолдерами при выработке государственной политики в социальной сфере, экологии, культуре. Это направление уже несколько лет осуществляется в виде общественных советов. Как может эффективно работать эта система, показывает общественный совет Минтруда, который возглавляет Елена Тополева [директор АНО «Агентство социальной информации»]. На уровне правительства очень содержательно работающий орган – совет по вопросам попечительства в социальной сфере, который сначала возглавляла Ольга Голодец (вице-премьер в мае 2012 – январе 2020 г. – «Ведомости»), а сейчас – [вице-премьер] Татьяна Голикова. Это хороший пример культуры партнерского взаимодействия государства и НКО, которой очень не хватает в некоторых отраслевых министерствах.

То же касается бизнеса. Есть блестящие программы, которые реализует непосредственно бизнес, но можно говорить о некой позитивной модели аутсорсинга, когда благотворительные программы реализовывались бы в интересах бизнеса благотворительными организациями. Мне кажется, их роль в качестве важных акторов в реализации корпоративных программ будет больше и есть специальный пункт в плане мероприятий по реализации концепции – разработка методических рекомендаций для компании (в первую очередь – государственной) по взаимодействию с благотворительными организациями, чтобы задействовать конкурсный механизм поддержки благотворительных организаций. 

Третье принципиальное направление – и важно, что оно отражено в концепции, – движение к оценке эффективности благотворительных программ. Специально выделено, что необходимо встроить в процесс разработки проектов, реализуемых благотворительными организациями, оценку их результативности. Потому что сегодня уже недостаточно обеспечить просто целевое использование средств, важно еще, чтобы они использовались максимально эффективно».

Владимир Берхин, президент благотворительного фонда «Предание»:

«Когда государство что-либо делает, всегда есть риск, что его деятельность останется изменениями ради изменений, ради бумажного движения и просто не затронет наше реальное бытие.

В преамбуле концепции сказано, что она создается в рамках существующего закона о благотворительной деятельности [№ 135-ФЗ «О благотворительной деятельности и добровольчестве (волонтерстве)» от 11 августа 1995 г.]. Этот закон с 1995 г. практически не менялся. Я не знаю, как в корпоративном секторе, но в секторе частной благотворительности, который я представляю, он не описывает огромного количества процессов, в которых мы живем, а положения, которые нас затрагивают, не поддаются объяснению. Есть опасность, что будут приняты изменения, которые опять пройдут мимо нас и никак на нас не повлияют.

Следующие риски касаются поддержки лучшим организациям, которые больше всех соответствуют неким критериям. Опасностей есть две, и они прямо противоположные. С одной стороны, критерии отбора могут стать настолько формальными, что потеряют смысл, когда говорить правильные слова и писать подходящие формулы научатся буквально все. Либо могут, наоборот, оказаться достаточно неформальными и достаточно непрописанными – и тогда лучших будут не выбирать по критериям, а назначать по степени близости [к власти] – примерно так, как работала система распределения президентских грантов.

И наконец, раздел международной благотворительности. Он целиком и полностью останется на бумаге и не окажет никакого влияния на реальную жизнь, если не будет пересмотрен «Закон об иностранных агентах» либо практика и опыт его применения. Вот небольшая иллюстрация. Те из вас, кто имеет какое-то отношение к церковным делам, знают грант «Православная инициатива». Недавно выяснилось, что, с точки зрения Минюста, все получатели грантов от «Православной инициативы» – это люди, получающие иностранное финансирование, поскольку православный меценат фонда пополнял его от своей зарубежной компании. А найти у любой НКО политическую деятельность для заинтересованного сотрудника Минюста или прокуратуры не составляет никаких проблем. Поэтому НКО того круга и уровня, на котором находится БФ «Предание», любые иностранные деньги просто боятся получать. И пока этот страх существует, никакое международное сотрудничество развиваться не будет».

Арифметика эффективности

Чтобы получить особый статус и доступ к дополнительным льготам, предусмотренные концепцией, благотворительному фонду придется доказать регулятору, что деятельность фонда  прозрачна и максимально эффективна, а сотрудники обладают необходимой квалификацией. Кто и как будет определять степень эффективность работы благотворителей – настоящий краеугольный камень и давний предмет споров. В социальной сфере вообще и в филантропии особенно эффективность работы трудно оценить традиционными способами, как в том же бизнесе. Многообразие влияющих факторов, пролонгированные эффекты мешают увидеть действительную, чистую картину. Концепция не дает ответа на эти вопросы. Участники конференции «Ведомостей» продолжили дискуссию, которая идет уже не первый год.

Алексей Кузьмин, генеральный директор «Процесс консалтинга»:

«Развитие доказательной филантропии – такой, в которой решения принимаются на основе надежных данных, – стало мировым трендом. И это позитивный факт, что в постановлении правительства [в концепции] говорится о повышении эффективности благотворительных организаций через внедрение оценки результативности в том числе. Добавлю, что оценивать нужно не только результативность, а еще многие вещи: например, устойчивость, релевантность, эффективность использования средств (об этом в явном виде в документе не говорится). 

Я прокомментирую некоторые положения концепции.

«Включение оценки социального эффекта как необходимого этапа реализации благотворительных программ и проектов». Очень важно понять, что мы имеем в виду под социальным эффектом и что мы собираемся оценивать. Если речь об изменениях в социуме, то наши организации, как правило, могут сделать некоторый вклад, но не могут на 100% брать на себя ответственность за то, что изменения произойдут. Измерение такого эффекта и нашего вклада может быть сложнее и дороже, чем осуществление самого проекта. Кроме того, есть эффекты, которые можно оценить только спустя время после окончания проекта, поэтому обязательным этапом реализации проекта это сложно считать.

«Внедрение методик и стандартов оценки социального эффекта благотворительных программ и проектов». В мире эти стандарты начали развиваться в 1960-е гг. У нас это произошло позже, и поэтому преждевременно, на мой взгляд, говорить о внедрении стандартов, потому что в качестве стандартов имеет смысл принимать и утверждать какие-то вещи, которые зарекомендовали себя на практике и хорошо отработаны.

Методики – да, конечно, их надо использовать. Но в первую очередь надо говорить не о них, а о методологии оценки. Методики – это конкретные инструменты, алгоритмы для решения узких задач. И очень важно не попасть в ловушку, что, мол, нужно разработать единую методику для оценки благотворительных программ. Какая может быть единая методика для оценки социального эффекта программы профилактики социального сиротства, программы развития социального предпринимательства и программы помощи детям с аутизмом? Дизайн оценки происходит каждый раз с учетом контекста, с учетом специфики программы. Не может быть единой методики, а методология, общие принципы могут и должны быть.

«Развитие заинтересованности благотворительных фондов и коммерческих организаций в оценке социального эффекта финансируемых ими программ и проектов». Какие есть риски здесь. Мы видим на примере больших бюрократических структур, когда оценка становится некой неизбежной рутиной, когда вменяется в обязанность на определенном этапе провести оценку программы, про которую все понятно и вопросов ни у кого нет, – оценка проводится просто потому, что так положено. А надо, чтобы оценка реально была полезной. Для этого нужны те, кому важно ответить на определенные вопросы касательно программы, люди, которые понимают, как будут использовать результаты оценки, и в этом случае будет реальная заинтересованность.

«Содействие публичному распространению информации о социальной эффективности благотворительных программ и проектов, формирование открытых информационных ресурсов».

Некоторое время тому назад «Форум доноров» провел исследование ценностей среди российских благотворительных фондов. Чаще всего упоминалась прозрачность. Тем не менее мне кажется, что не нужно стремиться сделать абсолютно всё доступным абсолютно для всех. 

И отдельно хочу сказать про публикацию отчетов об оценке. У очень многих организаций (и в мире, у международных организаций) есть такая политика, что по умолчанию любой отчет о проведенной оценке должен выкладываться в интернет в открытый доступ. Я считаю это неправильной, порочной, вредной практикой и надеюсь, что у нас этого не произойдет. 

Поясню свою позицию. Отчет об оценке делается для удовлетворения информационных потребностей конкретной организации, конкретных людей, которые принимают решения о программе. Больше он никому не нужен в полном объеме. Это первый момент.

Второе. Мы все знаем, что на Facebook, в блогах люди обмениваются информацией, делятся переживаниями и т. д. Но никому же (кроме закрытых групп) не приходит в голову выкладывать результаты своей флюорографии или анализа крови. То есть существуют разумные границы открытости. Точно так же неправильно делиться всей информацией о том, что происходит в организации и ее программе, – это может нанести вред организации. В отчетах об оценке действительно могут появляться вещи, которые интересны многим. Именно их и следует облекать в форму презентаций, статей, выступать на конференциях, публиковать в журналах, и не надо обнародовать отчет об оценке».

Мария Морозова, гендиректор Благотворительного фонда Елены и Геннадия Тимченко:

«Прежде чем что-то регламентировать и регулировать, нужно договориться о понятиях. Меня смущает легкое и свободное манипулирование понятиями результативность и эффективность. Я хочу призвать не путать эти понятия, потому что есть абсолютно отчетливая разница. 

Результативность – это сравнение запланированных и реально достигнутых результатов. Эффективность – сравнение результата и затраченных ресурсов на выполнение и, соответственно, выбор оптимального плана реализации. Есть такая фраза в концепции: «содействие повышению эффективности деятельности благотворительных организаций, включая <...> практики оценки результативности...» Это, с моей точки зрения, оксюморон. Нельзя свести оценку эффективности организаций только к итоговой оценке результатов.

Чтобы быть эффективными, нам нужно уже на этапе планирования проанализировать проблемы, их причины, проанализировать все существующие практики их решения, оценить предварительно ситуацию и сформировать некую предварительную модель. Потом эта модель-гипотеза по-хорошему должна пройти этап пилотирования, чтобы или подтвердиться, или скорректироваться. Причем на этапе реализации пилота тоже нужно оценивать то, что происходит. Потом мы должны оценить также стоимость достижения этих результатов, включая, кстати, и непрямые расходы. И только после этого сможем создать систему показателей эффективности той или иной программы, и она тоже будет корректироваться по ходу реализации с учетом появляющегося опыта, аналитической базы и т. д. 

То есть мы должны убедиться, что реально добиваемся заявленных результатов, доказать, что делаем это оптимальным образом, и еще умудриться увидеть незапланированные результаты, которые могут появиться в результате нашей деятельности. Это очень сложная и дорогостоящая работа, и вменять это в обязанность всему сектору в таких формулировках достаточно утопично».

Анна Скоробогатова, директор благотворительного фонда помощи хосписам «Вера»:

«У меня очень большие опасения, что появится организация (государственная или негосударственная), которая сформулирует сначала методологию, потом методики оценки социального эффекта. 

Первый возникающий у меня вопрос: каким образом для оценки конкретной НКО мы будем этот эффект очищать от других факторов? Например, а что произошло бы, если бы мы ничего не делали? Или если несколько фондов делают совместный проект, такой как «Открытая реанимация» (круглосуточное посещение больных в палатах интенсивной терапии родственниками), – мы социальный эффект на три разделим, потому что три участника (фонды Константина Хабенского, «Вера» и «Детский паллиатив»)? Кроме того, в этих программах участвуют и другие организации, которые оказывают влияние. Как мы будем их эффект отделять?

Второе – доступность: возможность для небольших региональных НКО пройти оценку, попасть в рейтинг и получить доступ к дополнительным налоговым льготам и др. – им это нужно в первую очередь. Но очень часто региональные НКО занимаются не столько большими социальными эффектами, сколько конкретными программами адресной помощи. И если это программа адресной помощи, то мы социальный эффект будем из пальца высасывать – разве в этом есть цель программы?

И третья проблема. А в какой момент мы говорим: социальный эффект достигнут? Есть хороший пример (не мой, я его услышала недавно на другой конференции). Порядка полумиллиона человек в год умирают от малярии, и есть фонд Билла Гейтса, который пытается найти лекарство и внедрить системы, которые позволят сократить смертность от малярии. Теперь представьте, что в этом году полмиллиона человек не умерло, в следующем не умерло, потом еще. Что все эти люди будут делать – что они будут есть, где будут работать, в какие школы ходить, какие социальные услуги смогут получать и т. д. Возникает вопрос: где граница социального эффекта? Мы нашли лекарство от малярии, но, может, все не так хорошо, потому что это повлекло за собой еще один ворох проблем, которые нужно решать».

Григорий Свердлин, председатель благотворительной организации «Ночлежка»:

«Деньги со стороны государства еще очень долго не будут сколь бы то ни было значимой составной частью бюджета большинства благотворительных организаций. Не будет у нас так, как это устроено в Скандинавии, где зачастую бюджет благотворительных организаций на 60–70% и больше – деньги из госсектора. А это значит, что нам предстоит отчитываться в первую очередь перед людьми и компаниями, которые нам жертвуют. И отчитываться лучше не эмоцией, как мы часто делаем, а результатами. Чем подробнее, тем лучше. Это, может быть, не столько про отчет, сколько про рефлексию, если воспринимать ее буквально как отражение. Я бы рассматривал концепцию как повод самим благотворительным организациям подумать и про прозрачность, и про эффективность, чтобы понять, что можно улучшить в работе – т. е. вглядеться таким образом в свое отражение. 

Мы, например, давали разовые консультации людям – как им выбираться с улицы, потом поняли, что это не самый эффективный способ, и начали внедрять технологии кейс-менеджмента, т. е. сопровождения. Потом поняли, что этого тоже маловато, – начали пять лет назад добавлять к этому психологическую реабилитацию. (Обнаружили, кстати, что последние профессиональные публикации на тему психологической реабилитации бездомных датировались на русском языке 1914 г.) Потом, продолжая непрерывную оценку собственной деятельности и эффективности, поняли, что многим людям выбраться с улицы мешает отсутствие профессии. Мы можем человеку восстановить паспорт и устроить его на какую-то малооплачиваемую работу, но ему не хватит денег, чтобы устойчиво закрепиться в обычной жизни. Тогда мы начали заниматься еще и профобучением...

Представители крупных и средних фондов могут рассуждать, как здорово оценивать собственную эффективность, но подавляющее большинство российских фондов – это несколько человек, которые все тянут на себе и зашиваются. Маленьким региональным организациям не то что эффективность оценивать, а вообще дожить бы до следующего года. Особенно тем, которые занимаются помощью взрослым, – там на два порядка меньше ресурсов, чем в организациях, помогающим детям.

Но сейчас все-таки стали появляться разные цифровые инструменты, и их распространяют «теплицы социальных технологий», например Петербургский центр развития некоммерческих организаций. Мы там пару лет назад выложили в открытый доступ свою CRM, многофункциональный кабинет соцработника. Если есть хоть какой-то ресурс и свободное место в голове, чтобы в эту сторону думать, это все можно начинать внедрять именно для того, чтобы, с одной стороны, самим оценивать собственную эффективность и вносить коррективы в свою работу, а с другой – чтобы более доказательно отчитываться и увлекать своей тематикой тех, кто может нас в нашей работе поддержать».

Юлия Богданова, старший менеджер КСО КПМГ:

«На вопрос, что такое доказательная филантропия в точке, где мы сейчас находимся, мы ответить не сможем, просто потому, что ответить некому. Даже такие уважаемые организации, как Evolution and Philanthropy, «Процесс консалтинг», знают методологию оценки, но не имеют и не должны иметь глубокой экспертизы в клинической составляющей программ и направлений социальной сферы. И это большая проблема, если мы думаем про развитие этого сектора и проведение качественных исследований с высоким уровнем доказательности. Нам надо думать, как быстро создавать таких игроков на рынке социальных технологий. 

Мы сейчас ведем переговоры с ВШЭ относительно оценки программ раннего вмешательства. И «Вышка» говорит: у них экспертизы, они готовы помочь составить дизайн исследования, но не знают самой проблематики. А политическая ситуация такова, что коллаборации с международными исследовательскими группами сейчас, мягко говоря, не очень рекомендуют.

Кто нам будет помогать все это измерять, обобщать и потом рассказывать вам [благотворительным фондам и НКО], вашим попечительским советам, вашим донорам? И поможет ли это прийти к более дешевым деньгам? Фонд президентских грантов, в портфеле которого 8 млрд руб., проверяет грантополучателей несколькими фильтрами: не украли ли, выполнили ли контрольные точки и довели ли деньги до заявленных групп. Это никак не оценка эффектов».

Ирина Кленина, финансовый директор Фонда президентских грантов:

«Фонд президентских грантов не решает вопрос, как грантополучателю потратить деньги и кому лучше их дать. У нас в этом плане достаточно прогрессивная система, когда каждый проект борется сам с собой. Что это значит. Мы рассматриваем проект по ряду критериев. Если проект добивается определенного уровня оценки – т. е. соответствия критериям, то у него больше вероятность получить финансирование (если недотянул – шансов меньше, но его можно дорабатывать). Мы просим в заявке прописать контрольные точки. Это в том числе эффективное расходование денежных средств – таким образом, делается попытка уже на этапе заявки оценить некую эффективность.

У нас впервые в России появилась система оперативного мониторинга, с помощью которой мы видим все финансовые потоки наших грантополучателей, они для нас прозрачны. И мы можем даже остановить финансирование, если деньги начинают тратить не по назначению.

У коммерческих организаций понятие эффективности уже очень выверенное. Загляните в любую специальную литературу – вам сразу выпадет множество коэффициентов, большое количество методик оценки. Они стандартизированы настолько, что позволяют быстро оценить, эффективна организация или нет. Стандартизированы, потому что учет ведется очень давно, драйверы уже найдены. А сектор НКО долгое время был сообществом активистов, людей, которые объединены определенной целью – и она не в получении прибыли. НКО призваны решать проблемы, которые как раз коммерцией не покрываются. Сектор непрозрачен по этой причине, а не потому, что НКО не хотят что-то рассказывать и раскрывать.

Некоммерческие организации очень разные – от глобальных фондов до не очень больших и очень маленьких, последние часто даже не понимают, что нужно что-то раскрывать. И, соответственно, нет статистики. Даже финансовую информацию очень сложно получить и сравнить, поскольку очень много действительно разных сфер. Нельзя мерить паллиативную помощь, например, с помощью детям – у них совершенно разная направленность, совершенно разные проекты. Но если мы говорим о мероприятиях со схожими параметрами, почему не начать смотреть цифры, анализировать и, возможно, вывести критерии императивно. Однако у нас пока нет информации [от самих НКО], какие параметры людям интересны [чтобы их обнародовать]».