Ольга Васильева: «Мы с вами говорим о ценностях, мы правильно делаем»

История России будет преподаваться на не исторических специальностях в вузах расширенным курсом уже с сентября. Подготовкой преподавателей к этой задаче занимается Минобрнауки и Российская академия образования (РАО) совместно с Российским историческим обществом. Президент РАО, бывший министр просвещения Ольга Васильева рассказала, что изменится в преподавании истории и почему Болонская система не оправдала ожиданий.

– В 1990-х гг. были попытки изменить историю, переписать ее. Много чего было сделано достаточно быстро. За очень короткий срок переписывались школьные учебники, их было огромное количество. Был плюрализм мнений во всем, плюрализм подходов к образованию: сколько мировоззренческих платформ – столько и учебников.

Переписать историю тогда активно помогали западные «советники». Поймите: самое страшное в истории государства, человечества – это когда вы убиваете прошлое. Молодой человек должен гордиться тем местом, той страной, где он родился и вырос, теми людьми, героями, которые хранили и хранят ее. Иначе не будет движения вперед, вы лишаете людей будущего. Если все очернить, то дальше-то что?

– Напомню исторический факт. Большевики предприняли попытку отмести весь период, который был до 1917 г. Сейчас трудно себе представить, что в начале прошлого века история была исключена из программы средней школы и высших учебных заведений, были закрыты факультеты в Москве и Петрограде. Но в 1931 г. Сталин, выступая на конференции работников социалистической промышленности, сказал, что у нас есть Отечество, связал воедино историческое полотно до 1917 г. и после него. В 1930-х гг. отечественная история вернулась в школы и вузы.

В 1990-е наша страна наступила на грабли второй раз. Тогда отчетливо звучали идеи: «белые пятна советского периода, все было плохо, все перепишем и двинемся вперед». Пытались создать новые интерпретации с опорой на западных историков. Дальше больше: вузы сами отбирали содержание, трактовку тех или иных событий. Чего они там преподают, как они преподают? До недавнего времени единых подходов к преподаванию истории в вузах фактически не было – каждый решал этот вопрос сам.

– Концептуальная основа, чему и как мы учим, – это главное. Нам нужен взвешенный учебник по истории. Общество должно было к этому прийти. Должно было это внутри себя переболеть, пережить и понять: то, что мы с вами говорим о ценностях, – мы правильно делаем. Пытаемся объяснить для любого поколения, что такое ценности.

Сначала подтянули школы. Был создан историко-культурный стандарт и перечень «трудных» вопросов, которые разбирались профессионалами. Работали ученые большой академии, Российское историческое общество, ассоциация архивистов, профессионалы, школьные учителя, много хороших историков.

Сегодня эта работа продолжается в вузах.

«Дети должны научиться работать с большими серьезными текстами»

– Если юное дарование задает мне вопрос «а зачем это надо знать, это в жизни никогда не пригодится», я всегда отвечаю: будь ты физик, будь ты лирик, будь ты врач – все равно у тебя должно быть что-то в сердце. А это «что-то» воспитывает родной русский язык, литература, история. Я глубоко убеждена: если предмет интересно преподавать – он ребятам очень нравится.

– Я много преподавала на не исторических факультетах. Сначала ты увлекаешь молодого человека, рассказываешь, сопереживаешь вместе с ним. Это все иногда напоминает красочный моноспектакль. А потом потихонечку объясняешь: ребята, без дат сложно разобраться. Я не буду дробить даты до мелочей, но какие-то периоды в истории все-таки нужно знать: что сделала страна, что она дала миру. Очень любят, когда я рассказываю, о том, что дочь Ярослава Мудрого (XI в. – «Ведомости») стала королевой Франции, что ей памятник близ Парижа стоит. А вместе с этим пересказываю и письма, которые она писала.

Несколько раз в моей жизни было «педагогическое озарение». (Смеется.) У меня, правда уже очень давно, был курс. Ребятам нужно прочитать за первый семестр всю отечественную историю – как шутят коллеги, «от Адама до Потсдама». Я спросила, кто читал «Евгения Онегина». Поднимается, может быть, 10 рук. Остальные говорят: «у нас национальные школы, мы читали по выбору только три главы». Первое, что мы делаем: на следующем семинаре учим все римские цифры от одного до ста. Я достаточно жесткий педагог, спорить со мной бесполезно. После этого говорю: «Берем «Евгения Онегина», это у нас источник по жизни аристократии первой четверти XIX в.». Они открывают роман и видят, что строфы пронумерованы римскими цифрами. Они их понимают и, естественно, радуются.

Затем мы покупаем билеты в «Новую оперу», я с ними слушаю. Ко мне подходит мальчик, я спрашиваю: «Ну как?» И он мне: «Как же это красиво, я не знаю почему, но как же это красиво!» Ради этого стоит жить. Чтобы научить человека, его нужно заинтересовать, причем так, чтобы он хотел узнать, что будет дальше. Придумать интересные формы. Я глубоко убеждена, что каждый учитель истории должен на своем предмете воспитывать чувство гордости за страну, в которой ты живешь. И желание сделать ее лучше.

– Система образования достаточно консервативна: там не бывает резких встрясок. Русский язык знать надо, родную литературу, историю – тоже. У меня очень часто взрослые люди, не студенты, спрашивают: «А вот XIX век, золотой век русской литературы, зачем в таком объеме нужен? Давайте больше современной литературы давать в школе!» Сразу возникает вопрос: дорогие, вас-то к шедеврам, к достоянию цивилизации приобщали. Вы к этому прикоснулись, вы на этом стоите. Дальше вы уже двигаетесь вперед, можете анализировать. Так почему вы отказываете молодому поколению в том же? Потому что для них это сложно? У них клиповое мышление? Наши замечательные психологи говорят: дети могут и должны научиться в школе работать с большими серьезными текстами. Задача взрослых – им в этом помочь.

Второе: я считаю, что мы должны знать иностранные языки. Сейчас язык науки – английский, как ни крути. В свое время меня очень сильно ругали, когда я начала говорить об обязательном ЕГЭ по английскому. Но когда учились мы, то сдавали обязательно экзамен по иностранному языку при выпуске из школы. Знали все правила, но говорили плохо. Потом, уже в 90-е, был сделан упор на коммуникацию – и опять случился перекос. Академик РАО Николай Константинович Гарбовский, один из крупнейших лингвистов у нас, говорит: «Если бы все это объединили – и то и другое, – то, наверное, был бы результат». Я все время задавала вопрос своим коллегам, и будучи министром, и сейчас: почему мы столько лет учим этот язык в школе, со второго класса, и в вузе – и все равно на выходе его не знаем? Ответа я не получила. Как историк привожу пример: у нас до 1953 г. был очень сильный немецкий язык, во время Великой Отечественной войны выпускники обычных школ выполняли роль переводчиков. Я читала военные документы, где ребята, бывшие десятиклассники, переводили немецкие директивы!

«Осознанной альтернативы ЕГЭ пока нет»

– Мы возвращаемся к тем истокам, которые были. Переходим к процессу восстановления национальной системы образования, возвращаемся к единому образовательному пространству. При этом движемся вперед. Уважая то, что было, мы должны все-таки смотреть в будущее. Я не ретроград, но я консерватор и выступаю за эволюционный путь. Простое увеличение сроков по всем направлениям подготовки до пяти лет не повысит качество автоматически. Вызов в том, что образование сегодня должно удерживать баланс между фундаментальностью и ориентированностью на практику, на меняющиеся условия рынка труда.

При этом на многих направлениях подготовки, я на этом стояла и стою, увеличение сроков обучения до пяти лет просто необходимо. Например, в массе своей учителю не хватает четырехлетнего обучения, ему не хватает практики. Наши эксперты-юристы тоже говорят о том, что качественно подготовить специалиста в области юриспруденции за четыре года невозможно.

– Этот вопрос мне неоднократно задавали во времена, когда я была министром. Напомню, что в середине прошлого века выпускники школ сдавали 11 экзаменов. Мы сдавали семь, и у нас еще был конкурс аттестатов, а также было четыре вступительных экзамена. Московский и Ленинградский университеты тогда принимали экзамены с 1 июля. Можно было податься туда, а потом успеть попробовать свои шансы в другом, но только одном вузе. Сейчас намного легче поступить в вуз, чем в то время, когда ЕГЭ не было. Напомню, что в университеты и институты СССР поступало около 17% выпускников. У остальных были другие траектории: техникум, «вечерка», «заочка».

Раньше все выпускники страны в июне писали сочинения. Это тетрадка, 12 листов. Потом сдавали русский устный, литературу. И сегодня, отвечая на вопрос учителей про ЕГЭ, я спрашиваю их: кто сейчас готов в школе у себя принимать семь экзаменов? Я спрашиваю выпускников: готовы ли вместо трех сдавать 11 экзаменов? Ни одной руки.

Несмотря на то что я не сторонник ЕГЭ, мне кажется, что на сегодняшний день осознанной альтернативы этому экзамену пока нет.

Благодаря системе, выстроенной вокруг ЕГЭ, можно поступать в пять вузов. И ребенок из провинции может претендовать на место в столичных университетах. Это здорово. Но проблема в том, что региональные вузы теряют ребят. То есть это как бы палка о двух концах. С одной стороны, я могу поступить в университет мегаполиса. С другой стороны, я навсегда уезжаю из региона. Здесь надо думать, что делать. Я не говорю, что талантливые ребята не должны никогда покидать регионы. Нет. Дело в другом: необходимо развивать целевое обучение, инфраструктуру, создавать привлекательные рабочие места в регионах и т. д.

– На мой взгляд, нет необходимости полностью равняться на опыт коллег из других стран. Мы можем обратить внимание на те или иные элементы, которые успешно себя зарекомендовали, но все же не нужно злоупотреблять копированием, этот этап уже пройден. Мы часто слышим про эффективную немецкую традицию дуального обучения в колледжах, но почему-то забываем про советскую систему фабрично-заводского ученичества.

Долгое время некоторые коллеги смотрели в сторону опыта Финляндии и Гонконга, которые традиционно показывали высокие результаты в международных исследованиях качества образования. Однако напомню, что наши московские четвероклассники уже несколько лет возглавляют мировой рейтинг по качеству чтения и понимания текстов.

Интересный пример: психолого-педагогические классы были созданы еще в Российской империи. Их развивал наш выдающийся педагог Константин Дмитриевич Ушинский, двухсотлетие со дня рождения которого мы празднуем в Год педагога и наставника. Поэтому прежде, чем заимствовать что-то из чужого опыта, нам нужно наконец сесть и досконально изучить свой собственный.

– Я как в прошлом школьный учитель могу сказать, что важно удержать молодого педагога три года в школе. Если это происходит, то, как правило, он остается. Потому что чем эта профессия отличается от любой другой? Кроме того, что это призвание? Детей нельзя обмануть, и, если вы делаете все хорошо и здорово, от души, вы получаете удовлетворение от работы. Теперь про престиж. Я много раз говорила, что нам нужен закон о статусе учителя. Потому что педагоги во многом уязвимы.

Также важно вводить в школе систему наставничества. Чтобы был наставник, старший педагог с опытом. Когда я пришла в школу, мои ученики были чуть старше меня и у меня был педагог-наставник, который рассказывал, в чем войти в класс, как мне держать руки, что мне сказать, для того чтобы взаимодействие получилось.

Поэтому в Год педагога и наставника мы разрабатываем Концепцию развития наставничества. Это большой кропотливый труд. Ученые РАО провели большое социологическое исследование, в котором приняло участие более 4300 педагогов и директоров школ из всех федеральных округов нашей страны. Примечательно, что подавляющее большинство опрошенных (более 80%) участвуют в той или иной форме наставнической деятельности, при этом почти все коллеги (75%) заявили об острой потребности в повышении квалификации в этой области.

Скажу, что результаты этого социологического исследования, несомненно, лягут в основу рекомендаций по развитию института наставничества в стране.