Стояние не было митингом, большинство пришли по зову сердца

Воскресенье – единственный день недели, когда я езжу на работу на машине (для меня, как и для части редакции «Ведомостей», участвующей в сдаче понедельничного номера, это рабочий день). Пересекать половину города по автодорогам в день будний – занятие скучное и затратное по времени. А в воскресенье можно.

В это воскресенье, правда, я засомневался, стоит ли – потому, что собрался побывать на предстоянии у храма Христа Спасителя, организованном Русской православной церковью, и было ясно, что лучше туда добираться на метро. В итоге я выбрал компромисс: доехал до библиотеки Ленина, оставил автомобиль, и дальше – на метро.

Но еще проезжая по Полянке, я приметил людей, которые явно двигались в ту же самую сторону. Они были сразу как-то заметны. Люди разного возраста, разного вида. Понятно, много священнослужителей. Запомнился один, стоявший в центре зала метро «Кропоткинская» с большой табличкой на груди, кого-то поджидавший. Обычно священников видишь в другой обстановке, но в общем неудивительно было и это зрелище: говорят, многие приехали из других городов.

Но вот приехали – зачем? И зачем собрались все в одном месте, нельзя разве было помолиться в ближайшей церкви? Или дома? Зачем вообще патриарх Кирилл организовал этот молебен и что это, если не политическая акция?

Могу попытаться предложить свой ответ – как человек, который поучаствовал в этой «акции» лично, пусть и всего пару часов.

Во-первых, большинство из тех, кто пришел, пришли исключительно по зову сердца (насколько об этом вообще можно судить). Было бы странно заподозрить иное, но, поскольку кто-то может и заподозрить, делюсь своими наблюдениями: никаких «инициативных групп», никаких «организаторов», вокруг которых кучковались бы люди, лично я не заметил. Все происходившее не имело даже отдаленного сходства со сборищем на Манежной площади вечером после президентских выборов 4 марта (о нем, правда, могу судить только по видеорепортажам). Хотя милиции тоже было много.

Во-вторых – цитаты, понадерганные из проповеди патриарха и растиражированные по информагентствам и в интернет-СМИ, может быть, сами по себе и точны, но приведены абсолютно вне контекста. Многие из тех, кто строит выводы на основе этих цитат, похоже, всерьез считают, что организованное РПЦ стояние ­– ответ на «невинную» выходку pussy riots (которых правозащитники уже даже признали «узницами совести»). Уверен, что не только. Мне кажется, это ответ на целую волну событий, которая была спровоцирована выходкой этих трех девушек. Немедленно после этого «выступления» произошло несколько подобных по сути, но более опасных случаев: не вполне здоровые граждане врывались в храмы, наносили повреждения иконам, распятиям, да и людям угрожали. Да, конечно, священников убивали во все времена (и при советской власти, и в 1990-е гг., и в наше время) – но тут налицо волна ненависти именно в адрес церкви. И если стояние вообще было ответом на что-то (хотя многие воспринимали это скорее как молитву), то, скорее, на эту волну.

К слову, ни одного призыва осудить pussy riots – то есть вот взять и оставить их в тюрьме на два ли года, на семь ли – за все это время я, слава Богу, не услышал. Наоборот, патриарх несколько раз повторил: церковь борется не с грешниками, а с грехом (он и раньше это говорил, хотя, похоже, мало кто услышал). Осуждать ли человека – вопрос, на который патриарх предложил ответить обществу, но сам поступок счел необходимым осудить, естественно. В чем же задача церкви, если не в том, чтобы указывать границу между светом и тьмой? Можно, конечно, возразить, что басманное правосудие не очень-то склонно искать разницу между поступком и человеком, его совершившим. Но из этого никак не следует и то, что на поступок надо закрывать глаза.

Еще говорят (и едва ли не чаще всего), будто идея молебна возникла из-за того, что патриарха уязвили инциденты с часами, отразившимися в столе, с квартирой и т. д. То есть вроде бы это такой ответ РПЦ на критику  в адрес ее предстоятеля. Как возникла такая идея, я, естественно, не знаю. Но мне, в том числе и как журналисту, кажутся удивительными три вещи.

Во-первых: почему все эти истории, вполне бульварные, повылезали именно сейчас, после скандала с pussy riots и парой-тройкой им подобных? Не потому ли, что люди, которых церковь раздражает в принципе, теперь просто нашли удобный повод излить это свое раздражение? Если так, то это даже хорошо – сразу понятно, какие ценности кто исповедует.

Во-вторых: откуда у рассуждающих про все эти бесконечные часы / квартиры / машины/ особняки/ дачи такая могучая уверенность, что всех этих вещей у служителей церкви быть в принципе не должно и быть не может? И откуда им всем известны мотивы, по которым клирики иногда не афишируют владение этими вещами? Как можно рассуждать об этом со знанием дела?

И в-третьих: я не очень понимаю, как проведение  молебна – по сути, совместного предстояния перед Богом – вообще может быть ответом на чью-то критику в чей-то адрес. Кто-то скажет, что это такая форма митинга. Но я там присутствовал, и я не соглашусь. Это не был митинг. Просто нашлось 50 000, или 60 000, или даже 75 000 человек (в большинстве своем, кстати, совсем не пожилого возраста), которые нашли время, пришли или даже приехали издалека и проявили солидарность. В довольно важном, по-моему, вопросе. Потому что, кто бы что ни считал, есть вещи, в которых компромиссы неуместны.