«В нашей стране частная медицина почти не ограничена»
Андрей Яновский, гендиректор EMC, одной из крупнейших и самой дорогой сети клиник в России, объясняет, как зарабатывать деньги, оставаясь честными по отношению к пациентамДо 2014 г. отношения с медициной нынешний гендиректор EMC Андрей Яновский строил в основном как пациент. Возглавить сеть клиник с ценами, привязанными к евро, его пригласил Игорь Шилов, бывший владелец соковой компании «Нидан», в которой Яновский шесть лет проработал гендиректором. Именно в бизнес EMC Шилов с партнерами вложил $110 млн – половину суммы, вырученной от продажи «Нидана» американской Coca-Cola.
Последние же четыре года для Яновского медицина – это бизнес, который он должен сделать «понятным и прозрачным», такая задача перед ним стояла на момент прихода в EMC. По словам Яновского, за это время рентабельность выросла почти вдвое и третий год держится на уровне 35%, а компания в принципе готова выйти на биржу – решение за акционерами. Основные инвестиции в крупные проекты EMC – свыше 300 млн евро – сделаны, но деньги могут потребоваться на дальнейшее развитие 63-й больницы, которую EMC взял в концессию у московского правительства и перепрофилировал в онкоцентр.
– С 2008 г., когда новая группа акционеров во главе с Игорем Шиловым вошла в EMC Group, мы вложили более 300 млн евро. Кроме того, с 2012 г. мы плодотворно сотрудничаем с фондом Baring Vostok: на деньги, привлеченные от них, построен медицинский центр на Щепкина – тот, в котором мы сейчас с вами находимся.
Вы правильно заметили, что основной этап больших инвестиций мы прошли. К этому моменту компания четко нащупала, куда ей надо идти. У нас есть четыре основных стратегических направления. Первое – развивать мультидисциплинарный подход на базе имеющихся у нас 56 специализаций. Это наше основное отличие от конкурентов. Мы закрываем почти все медицинские вопросы, которые возникают у человека, и каждая из этих дисциплин должна все время углубляться. Любая, даже элементарная, как кажется всем, терапия.
– У нас в компании это называется «врач общей практики», или general practitioner (GP). Это врач достаточно образованный для того, чтобы помочь вам выбрать правильный дальнейший путь, дойти с вами до конкретики, сопровождать вас в нужном направлении и встретить в конце этого пути для контроля назначенных узкими специалистами планов лечения. Это ровно то, что мы пытаемся строить в EMC, именно этим наша модель отличается от традиционной и позиционируется как «мы строим клинику, которую вы хотите все время посещать или исторически посещали в Европе или Америке» в зависимости от проблемы. Поэтому в нашей клинике первый, с кем вы встретитесь, – как раз GP.
– Потому что они знают, куда идти. Нам в этом плане проще – у нас все специалисты расположены на одной территории. Кроме того, мы намеренно организовали один вход только через врача общей практики. Правда, тоже есть случаи, когда человек записывается к тому врачу, к которому считает нужным: приходит к неврологу или лору, а потом страшно недоволен тем, что с него просят деньги, по сути, за перенаправление к другому врачу. Потому что выясняется, что ухо болит от того, что он простудил нерв на лбу, а не потому, что в ухо клещ заполз. Это нормальная ситуация. Так что менталитет пока мешает. Но ситуация будет меняться по мере повышения прозрачности системы, а следовательно, доверия к медицине.
Благодаря технологиям в виде мобильного приложения мы строим с пациентом общение в режиме 24/7. Таким образом даем ему возможность управлять [ситуацией], имея возможность использовать полученную информацию где угодно, в том числе для получения второго мнения. Кстати, второе мнение – одна из очень распространенных вещей, потому что везде разные диагностические возможности, разные взгляды и т. д. Мы с самого начала говорим людям: перед тем как сделать серьезный шаг, например пойти на операцию, сравните.
– Вы можете выбрать самостоятельно любого специалиста в любой клинике мира – именно на этом я и настаиваю. Мы же можем лишь посодействовать, если вы нас попросите.
Есть пациенты, которые собирают 10 мнений. Все для того, чтобы у вас сложилось четкое понимание ситуации и вы приняли правильное решение. К примеру, недавно пришла девушка с той же проблемой, что и у Анджелины Джоли. Пришла за вторым мнением, поскольку ей сказали, что, если не сделать операцию, рано или поздно у нее могут будут проблемы – что-то может во что-то переродиться. Мы провели исследования, дали абсолютно четкое заключение: не издеваться над своим организмом. Она сделала еще два звонка и, к счастью, успокоилась. В итоге операции не будет. Вот что такое второе мнение. Это не инструмент, работающий по принципу «лишь бы затянуть к себе», второе мнение, как правило, [дает возможность] не торопясь и взвешенно принять оптимальное решение.
Поэтому, возвращаясь назад к пациенту, это наша философия – «быстро и правильно поставить диагноз пациенту, показав ему всю картину, и предложить все варианты оказания помощи», и я работаю над этим, и мне легче это сделать, потому что я никакого отношения к медицине никогда не имел. Зато я имею отношение к бизнес-процессу, и у меня в нем четко определена роль пациента.
Как завоевать доверие
– Cash machine – это когда врач сам управляет процессом, навязывая вам услуги. Если же врач рассказывает вам все как есть, предупреждает о всевозможных реакциях организма и после этого вы решаете идти по выбранному пути, то о какой же cash machine мы с вами говорим? Это как раз более этично. Судите сами на примере, описанном мною выше про девушку.
– Давайте говорить честно: в любой ситуации, если вы занимаетесь бизнесом, всегда есть риск свалиться в зарабатывание. Но во-первых, тогда ваше реноме не будет способствовать развитию, во-вторых, мы в этом не уникальные, есть международный опыт. Во всем мире, чтобы не скатиться в зарабатывание как самоцель, созданы определенные балансирующие силы, и у нас тоже. У нас есть комиссия по качеству, которая ежемесячно проверяет карты на предмет обоснованности назначений. Они должны соответствовать международному протоколу, принятому для этого конкретного заболевания, вся история назначений должна фиксироваться – страховые компании, особенно зарубежные, очень требовательны в этом вопросе.
– Сейчас это порядка 30%, что нетипично для России – все-таки в основном люди платят свои деньги.
– Знаете, что помогает? Мы единственная аккредитованная клиника у всех больших иностранных страховых компаний, поэтому помимо людей, которые живут в России, у нас много приезжих пациентов. Летом был чемпионат мира, соответственно, по линии FIFA все сюда ходили. Летом также много круизных пароходов по Волге и каналу им. Москвы плывет, иностранные туристы, среди которых много людей старшего возраста, всегда к нам обращаются.
– Они как делают: «У вас стандарт управления качеством ISO есть?» – «Есть», тогда с нами в принципе можно разговаривать. «У вас есть JCI?» – Значит, вы действительно соответствуете требованиям страховых компаний. (ISO – Международная организация по стандартизации, JCI – стандарты качества оказываемой помощи и безопасности пациентов. – «Ведомости».) Они не задают лишних вопросов. Отечественные же страховые компании каждую копеечку берегут, поэтому стараются привести все к стандартам Минздрава. Простой пример: если у вас кашель, достаточно сделать рентген, хотя на самом деле надо делать компьютерную томографию (КТ), так как только по КТ точно можно определить, грипп это или атипичная пневмония. Такие два разных метода диагностики. И то и другое лечится три дня, главное – на старте принять правильное решение. Вот основная точка нашей нестыковки.
United Medical Group
Холдинговая компания сети клиник «Европейский медицинский центр» (EMC)
Владельцы (данные компании, 2018 г.): Игорь Шилов (67,1%), Baring Vostok (27,8%) и группа миноритарных акционеров (5,1%).
Финансовые показатели (2017 г., управленческая отчетность):
выручка – 163 млн евро,
EBITDA – 57 млн евро.
Клиника создана в 1989 г. В состав EMC входит шесть медицинских центров в Москве общей площадью около 33 000 кв. м. Штат EMC насчитывает более 600 врачей, в том числе из Франции, Великобритании, Японии, США и Израиля. В 2018 г. госпиталь EMC на ул. Щепкина получил международную аккредитацию по стандартам JCI.
– Врач получит предупреждение, а случай будет разобран комиссией.
– Он европейский.
– Умеем ли мы признавать ошибки? Да, и с нами это случалось, но каждый такой случай тщательно разбирался и помог нам стать лучше. Мы создали дирекцию по сервису, которая отвечает за все, с чем сталкивается пациент на территории EMC физически или виртуально. Директор по сервису раз в две недели разбирает все жалобы, обращения, предложения, и уже на основании этого мы связываемся с пациентом и решаем вопрос. Зачем я рекомендую пациентам установить мобильное приложение ЕМС? Чтобы онлайн тут же спросить ответственного человека о правильности назначения. Мы пытаемся сделать прозрачную, открытую систему, в которой все известно. Кстати, ровно для этого существует второе мнение.
– Я несколько раз упомянул международный протокол. Это установленные, проверенные и принятые в области доказательной медицины методы и средства, которые надо в конкретной ситуации применять. Мы, как врачи, будем настаивать на том, что надо исходить из того, что предлагает в каждом конкретном случае международный протокол лечения. Пациенты иногда возражают: «Минуточку, это мы будем делать, а это нет». Почему? У каждого разные истории: не верю, не хочу, дорого, сделаю в другом месте и т. д. Это говорит о том, что пациент берет на себя ответственность, это нормально. Но перед тем, как его отправить, я должен разложить ему все по полочкам, чтобы ему стало все понятно. Иначе часты ситуации, когда человек отказывается следовать предписаниям, а потом предъявляет претензии. Для разбора таких вещей мы создали специальную информационную систему, в которой фиксируются абсолютно все действия врача. И если он сделал назначение, то в системе есть даже будильник, который будет вам напоминать принять таблетку или померить давление. Мы пытаемся создать такую экосистему, чтобы быть в постоянном контакте с пациентами. Тогда пациенты привыкают к такому обращению, уважительному отношению и, как следствие, доверяют нам больше. Мы провели недавно исследование и выяснили, что EMC работает на 72% через сарафанное радио. Я обязательно изучаю все отзывы, мы их отрабатываем, и я всегда даю обратную связь – что сделал и что нет.
Андрей Яновский
У меня за 3,5 года нашлась только одна история о том, что я не сделал: нет парковки, а вокруг платная. Здесь я, к сожалению, бессилен: я выбил 42 парковочных места у «Олимпийского» – больше нет. Все остальное я решаю.
– На главной странице нашего сайта в правом верхнем углу есть синий квадратик «Написать письмо генеральному директору». Если вы действительно сомневаетесь, что и зачем вам назначили, попробуйте туда написать. Все эти сообщения получаю я лично и потом обязательно проверяю, как мы разобрали, что ответили, как урегулировали. Это для нас основа. Потому что половина пациентов приходят с установкой в голове, что врач изначально плохой или если это частная клиника, то ее врач заточен, чтобы взять деньги. Мы пытаемся разрушить этот стереотип.
– Немного. ЕМС такие врачи не нужны – они существенно снижают поток пациентов не сегодня, так завтра, для нас качественное оказание медицинской помощи – философия, первостепенная цель – помочь пациенту, а не заработать денег.
Трудный опыт
– Увы, мы не боги. Я не могу раскрыть детали, но в том случае нет врачебных ошибок. Анастасия была абсолютно права во всем, что касалось сервиса: мы где-то по-человечески оказались не готовы к такой ситуации. Мы лечебное учреждение, а здесь история про паллиатив, и у нас не хватило компетенций на это. Сейчас мы работаем над ошибками и, я уверен, станем лучше.
– У нас – все. Мы даже провели исследование на эту тему: чем привычнее для человека условия пребывания, тем больше он требует. Приведу пример: приходит ко мне пациент и рассказывает, как он лечился в Германии. Там все классно и здорово, с его слов: приходит медсестра, командует, он ничего не понимает, при этом клиника абсолютно посредственная. Через день-два его отправляют жить в гостиницу – в больницу он приходит только на процедуры, и он как миленький следует всем указаниям. Здесь же, в России, он приходит и начинает требовать одноместную палату, кофе по свистку, родственников ночью и курить в палате, профессора, а не обычного доктора... То есть в двух разных системах один и тот же человек живет совершенно по-разному. При этом мы изучали здесь и финансовую сторону вопроса: стоимость лечения одинаковая, минус билеты и время, плюс возможность быть с семьей и проч.
– За рубежом в непривычной для себя среде и за счет языкового барьера человек, как правило, чувствует себя менее раскованно и склонен более строго следовать инструкциям и значительно более серьезно воспринимать предписанные ему правила поведения. В привычной ему среде он склонен вести себя более раскованно и становится более требовательным.
Главные задачи
– Первое, как я говорил, – это развитие и углубление тех 56 медицинских дисциплин, которые у нас уже есть, включая новые: материнство, реабилитацию и уход за престарелыми. В каждой из них у нас большой потенциал органического роста.
Второе – усиление и совершенствование комплексной платформы в области онкологии, которую мы развиваем в Москве. Мы единственный частный институт в России, который владеет всеми современными компетенциями и технологиями лечения онкологических заболеваний. У нас есть собственный циклотрон. Мы сами производим радиофармпрепараты различного спектра, у нас все виды диагностики и известного на сегодняшний момент подтвержденного лечения – радиотерапевтического, радиохирургического, все в одном месте, поэтому эту платформу нужно использовать.
– Из этого вытекает третье направление – использование наших московских мощностей для развертывания в регионах. Невозможно просто так идти в российские регионы – там нет денег, чтобы оправдать инвестиции. Поэтому центр компетенции – наш собственный Институт онкологии, ведущие врачи и уникальное оборудование, как циклотрон, – будет в Москве, а в регионах – диагностическое и радиотерапевтическое оборудование и специалисты, которые с ним работают на месте. Благодаря современным технологиям они будут работать в связке с Москвой, и, таким образом, врачи и пациенты будут иметь доступ ко всем компетенциям и лучшим врачам – естественно, дорогостоящим (радиотерапию в России как предмет не изучают).
Сейчас мы по такому принципу работаем с 57-й и 62-й больницами: на установленном там диагностическом радионуклидном оборудовании пациентам делают исследование, здесь специалисты его расшифровывают и составляют план лечения. Получается взаимовыгодное сотрудничество: люди получают качественную помощь, я – взамен – поток. В итоге мы сегодня контролируем две трети рынка таких исследований в Москве.
– Это постоянная работа с издержками. Когда я пришел в компанию в 2014 г., одной из наших основных задач было сделать в EMC не только хорошую медицину, но и хороший бизнес, который был бы понятен и прозрачен. За эти годы мы подняли рентабельность с 19 до 35%, и она уже третий год находится на этом уровне.
– Мы не планируем расти выше 35%, но рассчитываем на рост в абсолютных цифрах. Если в 2017 г. EBITDA EMC составляла 57 млн евро, то в этом году по нашей традиции мы планируем вырасти примерно на 30%.
– В конце этого года заработает 63-я клиническая больница, которую мы взяли в концессию на 49 лет и перепрофилировали в онкологический центр. Мы уже договорились с городом, что EMC будет оказывать здесь услуги по тарифам ОМС. Прежде всего это радиохирургическая и радиотерапевтическая помощь, т. е. чего в Москве как раз не хватает.
– Как видите, договор не расторгнут и мы работаем над этим центром. Тогда не были понятны условия концессии. Обеим сторонам договора необходимо было уточнить условия концессии: можем ли строить новые объекты взамен старых, сносить их или только ремонтировать? Для этого стороны обратились в суд.
– Тарифы на эти два вида медицинской помощи очень хорошие при условии эффективной модели работы.
– Москва в этом плане переродилась. Раньше тарифы создавались под государственную помощь и, например, не учитывали такой показатель, как амортизация, а наше оборудование служит недолго – около семи лет. Если вовремя не сделаете апгрейд, то вы будете оказывать помощь техникой предыдущего поколения. Это сейчас происходит в государственных больницах: все заявляют о техническом обеспечении, хотя технология эта называется 2D – плоскостное облучение, дающее осложнения в половине случаев. Поэтому для понимания реальной себестоимости услуги надо учитывать все.
– Одно из моих новшеств – я привношу в медицину методы, давно известные в работе обычных компаний. Одна из таких процедур – оценка персонала: раз в год мы пересматриваем все медицинские позиции в компании и определяем фронт работ по отношению к резерву в перспективе года, трех и пяти лет: как их научить, чтобы они оказались способны заменить профессуру наверху. Врачи очень не любят этого – они считают, что их подсидят. Для меня же как для управленца это самое важное, потому что, если какой-то врач уйдет из компании или, не дай бог, на машине разобьется, я останусь голым. Для меня EMC – бизнес и ничего личного.
На работу через школу ЕМС
– Передо мной не стоит вопрос нанять врача, вопрос в выборе такого специалиста, который будет оказывать правильную медицинскую помощь. Одна из таких возможностей для меня – это наша Медицинская школа EMC. Я вижу, кто постоянно учится, и если он впитывает и потом применяет эти знания на практике, то это правильный для меня человек. Медицина же не стоит на месте, надо постоянно шевелиться.
– Зависит от ситуации. Когда это нужно компании – например, если мы устанавливаем новое оборудование или внедряем новый метод, – то за врачей плачу я, как компания. Если врач развивается внутри специализации, то для них норма самим за себя платить.
– Либо они сами, либо их предприятия. Если это частные клиники, то, как правило, платит работодатель. В Москве повышение квалификации финансирует город.
– Среди тех врачей, которых я потом нанимаю на работу, в основном те, кто сам оплачивает свое развитие.
– Тренд только формируется, происходит изменение менталитета, поскольку до сих пор в сообществе был принят подход, что кто-то научит, кто-то заплатит. Особенно заметно это среди молодых врачей – они живут в другом мире. Для них понятно, что их учеба и знания – это их личная ответственность.
– Я уже приводил в пример радиотерапию: ее просто нет в нашей стране – давайте называть вещи своими именами. Нашего главного радиотерапевта Салима Нидаля Москва сделала главным внештатным специалистом по радиотерапии, потому что больше некого. Его первое впечатление – люди в принципе не понимают, о чем идет речь. Кроме того, в Советском Союзе самыми главными всегда считались хирурги, они руководствовались принципом «отсечь, а дальше разберемся». Потом дошла очередь до химиотерапии, сейчас появилась радиотерапевтическая помощь. В продвинутой Москве на последнюю приходится около 20% случаев, тогда как в мире – свыше 60%. Потому что теперь главный принцип – обнаружить проблему и локально ее решить.
– Нас всегда рассматривают как хороших экспертов – это факт. Насколько полученный опыт применим на практике, затрудняюсь сказать. Наверное, не всегда.
Зачем идти на биржу
– С точки зрения баланса деньги нам не нужны, слава богу, мы прошли основную инвестиционную фазу. С другой стороны, проект 63-й больницы – это все-таки про будущее. То, что мы запустим до конца года, – только первая стадия. В нашей стране потребность в развивающейся медицине грандиозная. Мы продолжим использовать свой опыт в высокотехнологичных методах оказания медицинской помощи, и следующая стадия развития 63-й больницы будет основана на этом: мы не будем лечить там насморк, а будем оказывать высокотехнологичную помощь. При этом государству совершенно небезразлично то, что происходит, город действительно хочет оказывать помощь такого уровня.
– Когда-то, придя в соковый бизнес из публичной Coca-Cola, я сказал: «Ребята, теперь мы пойдем на ISO и будем поднимать стандарт управления менеджерского качества ровно так, как развиваются эти стандарты». «Зачем тебе это? Ради диплома?» – услышал я в ответ. «Нет, не ради диплома, а ради того, чтобы быть уверенными, что наши внутренние процессы соответствуют высоким стандартам». Ровно такой же вопрос мне задали мои работники в EMC: «Зачем тебе JCI?» – «Чтобы быть уверенным, что у вас голова правильно заточена». Философия JCI заключается в patient safety, и это база, а не врач: все делается исключительно для пациента. Благодаря этому люди начинают смотреть на профессию по-другому.
Теперь IPO: публичный статус накладывает дополнительную ответственность. Компания подвергается пристальному взгляду с рынка, что не позволяет ей вести себя некорректно. Публичность обязывает следовать определенным стандартам. Вторая история – сами инвесторы: сначала приходят лечиться, а потом начинают спрашивать: «Что дальше? Как вы будете развиваться?» Мне как менеджеру важна эта обратная связь – я тоже могу заснуть, когда все хорошо и показатели прекрасные. Мне нужен этот толчок, я хочу жить в этом быстро меняющемся мире. Это те преимущества, которые я вижу от возможности стать публичными, хотя такое решение однозначно еще не принято. Акционеры лишь рассматривают эту возможность.
– В любой момент – мы давно готовы. Но пока акционеры не давали сигнала, а я подчиняюсь им. Когда будет благоприятная ситуация на рынках, мы рассмотрим такую возможность. При этом компания полностью рассчиталась с ними по долгам. У EMC сейчас только банковский долг и отношение EBITDA/долг меньше 1.
– Я не могу говорить о деньгах – это зависит не от меня, а от рынка. Я понимаю, что акционеры, когда рассматривают выход, должны создать ликвидную историю, если в принципе ее делать. Это означает, что компания должна предложить рынку существенный пакет акций, чтобы она была ему интересна.
Мы изучили все возможные площадки, но пока решение не принято, потому что нет решения по самой сделке.
Новые направления
– Конечно, это реабилитация. Сегодня в России нет длительной реабилитации с правильной технологией, наши пациенты спрашивают об этом.
– У меня нет сегодня возможности заниматься еще и паллиативом, поэтому пока такой задачи не стоит. С другой стороны, мы развиваем направление ухода за пожилыми людьми – у EMC контроль в Senior Group. В прошлом году мы открыли в Малаховке первый гериатрический центр и, безусловно, будем пытаться сделать на его базе стандарт гериатрической помощи.
Мы уже очень хорошо отработали технологии работы с пациентами с деменцией. Сейчас углубляемся в работу с синдромом Альцгеймера, с тем чтобы построить правильную технологию. В связи с этим я не исключаю, что в итоге мы и к паллиативу придем. Просто невозможно охватить все и сразу.
Здравый взгляд на частную медицину
– Я, может быть, покажусь несовременным, но я считаю, что глобально государство очень правильно смотрит на медицину: в нашей стране частные игроки почти не ограничены. За периметром частной медицины остаются некоторые направления – например, мы не можем заниматься трансплантацией, у нас, как частного игрока, нет доступа к банку материалов. Хотя я считаю, что это временно. Если посмотреть на общий подход, то медицинский бизнес не облагается налогом на прибыль до 2020 г., и рынок надеется, что льгота будет продлена. Таким образом государство пытается как можно сильнее вовлечь частных игроков в этот бизнес.
– Гарантировать защиту можно единственным образом – действовать в рамках законодательства. У меня все врачи находятся на постоянном найме, это означает, что и Росздравнадзор, и Роспотребнадзор, и далее по списку предъявляют претензии ко мне как хозяйствующему субъекту, а не к каждому отдельному врачу. Если конкретный врач не совершил ошибки, я его, естественно, буду защищать в полной мере.
– Нет, но тогда должен быть создан такой институт, который бы отвечал интересам обеих сторон.
– Независимые экспертизы. Вы всю жизнь должны взаимодействовать со всеми вокруг. Через дорогу [Институт] Склифосовского: мы с ним взаимодействуем, а он с нами – в сложных случаях. С Боткинской [больницей] работаем? Работаем. С Центральной работаем? Работаем. Если возникает какой-либо вопрос у нас или у них, мы можем привлекать друг у друга специалистов для вхождения в экспертный совет по тому или иному случаю, чтобы случаи разбирались независимыми врачами. При этом механизм обсуждения любого сорта должен быть более и более открытым, чтобы не возникало недосказанности, неправильных трактовок и неправильного толкования.
– Вы абсолютно правы.
– Я не могу говорить за всех – у меня нет такой статистики. Общая причина проста: частный медицинский бизнес был тогда еще очень мал и он естественным образом не мог обеспечить пациентам банальный круглосуточный доступ к своим специалистам. Теперь большинство подобных вопросов решено.
Если раньше у меня реанимация была занята три дня после Нового года и на первый гололед, то сегодня постоянно все койки заняты. Кроме того, иногда привозят очень сложных больных, от которых по тем или иным причинам отказались государственные больницы, а нам удается их восстановить.
– У меня нет такой статистики – меня никто не контролирует. Единственное – я сам заинтересован в открытости, именно поэтому мы присоединились к системе JSI, и теперь я могу докладывать реальную статистику по каждому направлению. Мне это важно, потому что я должен себя сравнивать с лучшими в классе. Если это безвыходная ситуация, значит, мы должны с точки зрения качества проверить, есть ли шанс. Если шанса не оказалось, мы должны проверить, что сделано не так и можно ли было сделать по-другому. К счастью, вот эта возможность у частников есть.
– Да, хватает. Есть отдельные узкие специалисты, которых надо привлекать, и здесь хорошо работает обмен: например, специалист из Склифа приходит сюда на какой-то случай, а мы ходим туда на отдельные кейсы. И мне есть чем гордиться: у нас есть Пьер Мано, который на роботах Da Vinci работает в основном с аденомой простаты. Он взял оборудование у лоров, подключил к роботу и сделал урологическую операцию двухлетнему ребенку. Где это еще сделать? Только здесь, у нас. В Склифе же есть узкие нейрохирургические истории, с которыми мы сталкиваемся максимум раз в год, поэтому, имея возможность взаимодействовать, мы повышаем уровень нашей квалификации.