Склонность к компромиссам не убила в Александре Дейнеке художника

Как точно название выставки: «Работать, строить и не ныть!» Александр Дейнека (1899–1969) кажется на редкость позитивным, жизнелюбивым и открытым человеком, еще и абсолютно успешным – в советской перспективе. Вице-президент Академии художеств, начальник кафедр, лауреат и всегда выездной... Но глянец скрывает главное, конфликтов с системой хватало и ему. А ссора с отцом, не поддержавшим стремления стать художником? Но уже в 25 лет Дейнека (паспорт был на Дейнеко, но победил псевдоним) участвует в I дискуссионной выставке объединений активного революционного искусства.

Ему повезло на учителей во ВХУТЕМАСе: Фаворский и Флоренский, Фальк и Штеренберг. Здесь он подружился с Гончаровым и Пименовым (с ним вошел в учредители «Общества станковистов»). Новый человек – главный герой Дейнеки 20–30-х. Это не обязательно физкультурники, обладатели роскошных тел и романтически устремленных взглядов. Есть у него и сатирические образы. Но главные – те, кто живет будущим. Потому так странно чувствуешь себя в зале с редко предъявляемыми публике картинами конца 30-х – 40-х годов: парафраз в стиле Рябушкина на тему Икара «Никитка – первый русский летун» (1940), идеологически своевременные «Запорожцы» (1939–1940; как раз антипольские настроения в СССР) и несуразный «Бой амазонок» (1947). Кажется, амазонки сотканы из эскизов к «Обороне Севастополя», тем более что при подготовке знаменитой картины Дейнека рисовал обнаженных натурщиц, принимавших те же позы, что позднее матросы. В общем, пока он сам постигал эпоху, все в творчестве было хорошо. Когда же наставником становилась партия, наступала катастрофа. Жаль, что эти противоречия его наследия на выставке не проговорены внятно.

У него и натюрморт с иконой (1940), и полотно «В. И. Ленин на прогулке с детьми» (1938), на котором главным почему-то выглядит не смеющийся вождь, но автомобиль, в котором мчится веселая компания. Эта неформальность проявлялась во всем. С 1945 г. Дейнека – директор МИПиДИ (Московского института прикладного и декоративного искусства). Когда жертвой гонений на космополитов стал В. А. Фаворский, свежеизбранный членкор Дейнека в знак протеста подал в отставку. Он был уволен как «не обеспечивший руководство», но кафедру ему сохранили. Впрочем, ненадолго: в 1953 г. институт закрыли.

Не все коллеги любили Дейнеку: слишком разносторонний, всюду успешный. Живописцы говорили, что он не живописец, графики – что не график, скульпторы – что не скульптор. Иогансон ругал его военные картины, отменную роспись плафона в буфете Театра Советской армии отвергли, «Оборона Севастополя» и «Оборона Петрограда» служили главным поводом для критических злобствований. «Оборона Петрограда» вообще долго пылилась в запасниках Музея Вооруженных сил СССР. Автор сделал в 1964-м копию для Третьяковки, ее, а не оригинал и показывают сейчас на Крымском.

Дейнека занимался фресками, оформлял наркоматы и метро (проект «Маяковской» получил Гран-при в Нью-Йорке в 1937-м), отвечал за убранство Дворца Советов и Кремлевского дворца съездов. Он выглядел талантливым пропагандистом. Но с годами на первый план выходят его виды Рима и Парижа, американские сюжеты, включая отличный «Бейсбол» (1935), да и культ здорового тела теперь воспринимается не без эротичности, пусть и здоровой. Кстати, первая персональная выставка Дейнеки прошла не в СССР, а в Америке. Западничество было в его крестьянской крови. В 1935-м он призвал ежегодно открывать выставки советских художников в Париже и французских – в Москве. В споре с Маяковским восхищался Браком, ценил Ходлера, в статье «К истории монументальной живописи Италии» (1936) писал об Учелло, Пьеро делла Франческа, Мантенье. Ими же восхищались и художники фашистской Италии: время объединяло стилем, а не идеологией.

Он не дружил с интеллектуалами, не был замечен в антисоветизме и любил на даче распевать со студентами «По долинам и по взгорьям». Но дышать одним с эпохой воздухом и быть им отравленным – разные вещи. Дейнека умер свободным человеком. Даже о присвоении звания Героя Соцтруда так и не узнал: указ вышел, когда художник был уже в коме.