В венском "Кунстфоруме" показывают историю изображения еды

Выставка «Наслаждение для глаз. О еде в натюрмортах» в венском Кунстфоруме охватывает пять веков европейского искусства. По ней можно изучать не только представления о пище и напитках, их величии и диктаторских по отношению к человеку функциях, но и социальную историю живописи, ее творцов и ее заказчиков.

Вот голландцы XVII в.: богатыми выглядят все! И те, кто хочет иметь красивую картину, напоминающую о собственном благополучии и достатке, и те, кто стремится запечатлеть эту кратковременную радость жизни как можно эффектнее. Серебряные кубки сверкают, как палуба крейсера перед визитом главкома, если фарфор – то из Делфта, лимону надрезали кожуру, чтобы сок искрился, виноград, не дожидаясь обдирания, сам светится изнутри – лишь бы не трогали. У рыб, дожидающихся жарки, томное выражение глаз, красное вино непостижимым образом отражается в пламени свечи, лишенная всякого политеса муха впивается в пышный хлеб – голландская буржуазия не могла придумать лучшей метафоры и лучшего памятника собственному процветанию, чем этот продовольственный рай, запечатленный Кларой Петерс и Корнелисом де Хемом с неистовством гурманов-неофитов.

Два столетия спустя после расцвета голландского гиперреализма австрийский бидермейер в лице Фердинанда Георга Вальдмюллера постарается воспроизвести эту роскошь. Но, как всякое повторение, новая реплика окажется отстраненнее оригинала, былое раблезианство исчезнет без следа под напором века новых скоростей и новых принципов. Чем век закончится, напоминают два полотна Ван Гога из музея Утрехта: бутылка вина рядом с деревянными туфлями, зеленые груши неаппетитного вида... Нищета художников сказывается на качестве продуктов, выбираемых на роль модели, и былое стремление подражать природе, превосходя обычный человеческий глаз в точности передачи деталей, уступает место концептуальному взгляду на яблоки и мясо. Благодаря Сезанну натюрморт с продуктами становится главной движущей силой модерна; творчество Жоржа Брака, Хуана Гриса и Пабло Пикассо делают эту тенденцию необратимой. Символистское наполнение предметов, конструирование иной реальности, а затем и безжалостная ее деконструкция – в ХХ в. игры разума ввинчиваются в мир натюрморта с неотвратимостью штопора, обнаружившего пробку в горлышке. Апофеозом здесь можно считать видеоработу Сэм Тейлор-Вуд «Маленькая смерть», где в режиме ускоренного воспроизведения, за четыре минуты, показывается, как разлагается тушка кролика под воздействием времени. Композиция с тушкой и персиком выстроена идеально, цветовое решение, как у классиков, но сам процесс разложения конфронтирует с привычным содержанием натюрморта – и тем самым обеспечивает ему новую жизнь.

«Сосиски II» Дэмиена Херста и «Антрекот» Феликса Валлотона привносят мало оптимизма в мясной раздел выставки, поневоле напоминающий о неразрывной связи мясоеда и его жертвы. Но вегетарианство как ответ на увиденное не является обязательной для зрителя реакцией. В конце концов, каталог полон не только научных описаний, но и захватывающих рецептов, а тема memento mori (помни о смерти) проявляется и в гастрономических натюрмортах, по крайней мере в ванитас, на которых вместе с едой изображаются черепа.

Скорость, с которой еда и выпивка из необходимого для выживания превращаются в культовый объект, определяющий статус потребителя, напоминает, как условны границы между первейшей потребностью и утонченным удовольствием. Не зря и повар из мастера превратился сегодня в медийную звезду: он больше говорит, чем готовит, а кулинарные шоу создают эффект доступности хорошей кухни, vita dolce, в каждом доме. Но кто, собственно, настаивает, что граница между потребностью и наслаждением вообще существует? Уж точно не искусство.