В Парижском музее Оранжери выставлен Джино Северини

Выставка классика итальянского футуризма Джино Северини в музее Оранжери демонстрирует, как легко этот художник менял свой стиль и взгляды на искусство

Нынешняя ретроспектива показывает более 70 картин и рисунков Джино Северини, собранных из музеев и частных коллекций Европы и Америки. Соседство с работами Клода Моне и других импрессионистов, «прописанных» в Оранжери, не выглядит случайным. Северини многому научился у Винсента Ван Гога и Жоржа Сера, которых ценил его наставник футурист Джакомо Балла. Еще одним учителем стал Рауль Дюфи, по соседству с которым Северини снял первую мастерскую в Париже, куда приехал в 1906-м. Другого соседа по ателье звали Жорж Брак.

Собеседники

Северини был не только теоретиком искусства, он оставил интереснейшие мемуары. Их перевели сейчас на французский, издав одновременно с томом переписки художника с католическим философом Жаком Маритеном. Их встреча в 1923 г. оказала на Северини важнейшее влияние.

Век Джино Северини (1883–1966) получился долгим. В 1910 г. он вместе с четырьмя товарищами подписал «Технический манифест художника-футуриста», в Италии Муссолини стал классиком неоклассицизма, а после Второй мировой войны участвовал в работе кассельской «Документы», главной выставки нового искусства. При этом его трудно назвать модным автором, чьи работы украшают обложки массовых журналов, о ком пишет светская хроника. Авансцену занимали другие, Северини же любил работать.

Он кочевал от направления к направлению. Выставка в Оранжери хоть и носит подзаголовок «Футурист и неоклассик», но главное на ней, конечно же, работы 1910-х гг., прежде всего связанные с танцами. Северини мечтал получить вслед за Баллой заказ от «Русских сезонов» Дягилева, но в итоге смог заняться сценографией лишь в 1940-е. Зато написал много балерин и танцующих танго – не зря хореограф Леонид Мясин коллекционировал футуристов.

Идея передать средствами живописи движение тела не противоречила идеалам футуризма, увлеченного аэропланами и поездами и считавшего «динамизм» и «скорость» главными для себя словами. Футуристы хотели на 10 лет запретить женские ню в искусстве и изображать лишь машины, эти подлинные музы того времени. Техника не противопоставлялась духовному, но была средством для выражения современного состояния души.

Формально золотой век Северини, его футуристический период, продлился недолго, до 1916 г., когда умер основатель движения Умберто Боччони. Потом он увлекся кубизмом, неопластицизмом Пита Мондриана, печатался в журнале De Stijl, но уже в 1921-м выпускает книгу «От кубизма к классицизму», где не только разбирает связи живописи и математики, но и объявляет о повороте к традиционным ценностям, «возврату к порядку», к темам и фигурам итальянских примитивистов и Возрождения. Он занимается мозаиками, расписывает фрески в церквах Италии и Швейцарии, а в 1935 г. получает первую премию и 100 000 лир на римской Квадринале, после чего уезжает в Италию. Несмотря на критическое отношение к режиму Муссолини, Северини, как и другой теоретик фресковой живописи, Марио Сирони, дома в почете. У них много заказов, в том числе совместных, например на оформление Дворца юстиции в Милане. Тем не менее через 10 лет художник возвращается на берега Сены уже навсегда.

После войны восхищение техникой принимает новую форму: Северини создает монументальные работы для офисов авиакомпаний, таких как KLM и Alitalia. И совершает при этом очередной поворот в творчестве, увлекается абстракцией, а затем неофутуризмом, перерисовывая исчезнувшие в годы войны полотна.

В его блужданиях по «измам» истории искусства можно углядеть какую-то непоследовательность и даже нерешительность, позволяющую заподозрить автора в излишней восприимчивости к шуму времени. Но Северини остается тонким и самобытным художником, отменным колористом среди кубистов и запоминающимся фантазером среди футуристов. Его называли самым французским из всех итальянских художников, а сам он признавался: «Кортона и Париж – два города, с которыми я чувствую себя наиболее связанным: физически я родился в первом, духовно и интеллектуально – во втором». Когда художник писал эти строки, он не знал, что встретит в Париже и смерть.