Музыкальный фестиваль в Граце открыл дилетанта-новатора XVII в.

Программа фестиваля «Штириарте» в австрийском Граце насыщена яркими именами. Но главных украшений у него два – дирижер Николаус Арнонкур и гамбист Жорди Саваль
Werner Kmetitsch

Фестиваль «Штириарте» в Граце знаменит двумя вещами. Во-первых, у него есть не только интендант и худрук, но и целых два драматурга, отвечающих за единство программы, длящейся более месяца. Во-вторых, фестиваль был создан Николаусом Арнонкуром, великим дирижером, одним из пионеров аутентичного исполнительства в мире.

Арнонкур по-прежнему готовит главные концертные хиты, а с недавних пор стал еще ставить оперы на «Штириарте» (название фестиваля связано с именем земли, где он проходит, – Штайермарк по-немецки, или Штирия у древних римлян, а заодно и в русском языке). Причем Арнонкур выступает не только в привычном амплуа дирижера, но пробует себя и как режиссер – вместе с сыном Филиппом, известным своими спектаклями по всему миру, он поставил «Идоменео».

В этом году в фестивальной программе оказалась опера «Проданная невеста» Бедржиха Сметаны. Арнонкур питает особую страсть к этому чешскому композитору: в прошлом году он исполнил полуторачасовой цикл симфонических поэм «Мое отечество». А в этом устроил мировую премьеру, исполнив «Проданную невесту» с немецким либретто. Сметана специально заказал либретто для зарубежных театров, лично внес уточнения в текст и партитуру, но так и не увидел на сцене. Режиссером на этот раз выступил один Филипп Арнонкур, среди солистов блистали Доротея Рёшман, Курт Штрайт и Рубен Дроле.

К звездам Грацу не привыкать – здесь и пианист Пьер-Лорен Эмар, и саксофонист Ян Гарбарек, и дирижер Михаэль Хофштеттер. В этом году девиз фестиваля звучал как «Трудная легкость», что позволило объединить произведения разных музыкальных жанров, от мотетов Палестрины и фортепианных пьес Эрика Сати до танго и полек. Но самый, наверное, неожиданный жест предложил постоянный участник «Штириарте» Жорди Саваль.

Последняя неделя «Штириарте» превратилась в мини-фестиваль знаменитого каталонского гамбиста. Он выступил здесь не только как ансамблист, но и как дирижер (звучала си-минорная месса Баха, названная потомками «Высокой»), и как солист.

В сольной программе Саваль предложил, как обычно, редкости – на этот раз шотландскую музыку в качестве главного героя. Творчество капитана Тобиаса Хьюма (ок. 1565–1645), «наемника и хвастуна», как характеризует его программка, по-прежнему вызывает споры: что это – дилетантство высокого уровня или гениальное прозрение будущего? Саваль склоняется ко второму, иначе не стал бы посвящать целое отделение пьесам из единственного изданного при жизни Хьюма сборника Musicalls Humors – первого напечатанного собрания пьес для виола да гамба соло. Эта смесь старых шотландских музыкальных традиций и танцев нового времени звучит как новаторская. Даже неурочное для гамбы время – Саваль считает ее полуночным инструментам, а концерт в замке Эггенберг был утренним – не помешало понять революционность замысла Хьюма. Чтобы оттенить это его качество, Саваль продолжил программу классическими шотландскими и ирландскими пьесами, а также произведениями более поздних авторов.

Хьюм действительно звучит как композитор крупной величины. Не зря Саваль, играя Хьюма, рассказывает при этом о Марене Марэ, великом французском гамбисте, чья жизнь оказалась недавно сюжетом для романа Паскаля Киньяра, а затем и фильма «Все утра мира», ставших неожиданно популярными.

Таким же популярным может стать и запись концерта Folias Criollas. Ансамбль Саваля Hesperion XXI создал вместе с Королевской капеллой Каталонии и ансамблем Tembembe Ensamble Continuo гремучую смесь из старинной испанской, барочной мексиканской музыки и современных мексиканских стилей huasteco и jarocho. К голосу и инструментам (у мексиканцев особенно важны многочисленные виды гитар, на сцене их было шесть штук, все разного звучания и размера) добавился и танец.

Сказать, что это зажигает, – значит скрыть половину правды. Это поджигает и воспламеняет. Средневековая музыка обладала такими свойствами и раньше, но в дозированных, притушенных европейской традицией формах. Потребовалось соседство далеких культур, чтобы энергия испанского XVII в. обрела наконец-то выход.