Режиссер Мартин Кушей поставил в Брегенце современную пьесу

Пегги Пикит, чье имя вынесено в заглавие, – самый молчаливый герой спектакля Мартина Кушея, поставленного в берлинском Немецком театре и вошедшего в программу фестиваля в Брегенце. Пегги – кукла. С нею по очереди разговаривают все остальные персонажи, за исключением разве что второй куклы, деревянной, сделанной в Африке. Кэрол (Софи фон Кессель) и Мартин (Норман Хакер) принесли ее в подарок. Они врачи, вернулись в Европу после шести лет работы в Африке и пришли в гости к своим коллегам Лиз (Марен Эггерт) и Франку (Ульрих Матес).

То, что задумывалось как встреча бывших друзей, обернулось невыносимой трудностью бытия. Выяснилось, что приемную дочь Кэрол и Мартина, о которой так много говорилось в письмах, никто не увидит. Ее оставили на родине: слишком много проблем при официальном удочерении, вывозе за границу... Но и предназначавшуюся ей Пегги посылать в Африку нет смысла: девочка уже могла умереть. Потому с Пегги Пикет все и разговаривают: она замещает не только оставленного ребенка, но и что-то важное в отношениях казавшихся близкими пар.

Роланд Шиммельпфенниг чередует реальные и воображаемые сцены. За каждым диалогом скрывается болезненное прошлое, память о событиях, о которых принято молчать (в основном это измены), и это молчание мешает героям относиться друг к другу искренне. За внешне невинными разговорами таятся страсти: во время воображаемых (а может быть, и нет) сцен героини с наслаждением дают друг другу пощечины. У глубоко тлеющей неприязни не только психологический, но и политический смысл. Конфликт возникает между буржуазностью и попыткой альтруизма, самодовольством и декларированием гражданской позиции. При всем скептическом отношении к декларациям Кушею важно это противостояние между пытающимися помогать и теми, кто живет в свое удовольствие.

Художник Анетт Муршец подчеркивает психоаналитический характер происходящего простой, но эффектной сценографией. Неоновые лампы, почти как в операционной, образуют огромный прямоугольник сцены, лишь задник остается черным. Кушею этого хватает, чтобы в очередной раз продемонстрировать торжество пессимизма – и каким-то удивительным образом остаться верным человеческим идеалам. Как настоящий спортсмен (в 90-е он играл в гандбольной бундеслиге), Кушей не сдается до последнего: пока на сцене остается хоть один человек, матч не проигран. И даже тоннам мусора, вываливающимся после монолога о любви из-под колосников, не подавить его оптимизм.

Режиссура утрамбовывает полуторачасовой спектакль до такого плотного состояния, что по силе впечатления он напоминает пьесу Олби «Кто боится Вирджинии Вульф?». Но это скорее комплимент Шиммельпфеннигу «на будущее». Самый популярный сейчас драматург немецкоязычного мира, он, кажется, пишет чуть быстрее, чем думает: беда многих успешных людей. Сцены в «Пегги Пикит видит лицо бога», когда герои разговаривают с куклой, напоминают о девальвации вкуса сегодня. Но политические актуалии, как голод в Африке, не заменят законов драмы. К счастью, актерский ансамбль берлинского театра настолько силен, что заставляет забыть о выпирающей из всех щелей условности. Кушей лишний раз доказывает: хорошему режиссеру текст не помеха.