"Вера, любовь, надежда" Кристофа Марталера: Серийные самоубийцы

Не известная русскому читателю драма австрияка Эдена фон Хорвата, написанная в 1932 г., то есть в самый разгар экономического кризиса в Германии, снабжена многозначительным подзаголовком «маленькая пляска смерти в 5 актах». Главная героиня, бедствующая девушка по имени Элизабет, чтобы не сдохнуть c голода, пытается запродать анатомическому институту свое тело, которое поступит в его распоряжение тотчас, как примет бесчувственный и подходящий для дела вид. Но морг не проявляет интереса к фьючерсам такого рода, и после разнообразных злоключений незадачливой коммивояжерке придется закончить свою пляску смерти, бросившись в ближайшую речку. Бизнес не задался, за лицензию заплатить нечем, злобные кредиторы грозят судом, любимый предал. Ни любви, ни надежды, ни веры – уж лучше плюх в омут, и дело с концом.

«Ага, – думает знакомый с сюжетом зритель. – Сейчас театр эту пьеску слегка актуализирует и проведет параллели с нынешним финансовым кризисом, который вот-вот спровадит нас всех на кладбище». Но от пересмешника Марталера вы таких прямолинейных ходов не дождетесь.

В пляску смерти он вовлекает не только людей, выстраивающихся в дружный хор около морга, но и ноты, из которых, например, сложен квартет Шуберта «Смерть и девушка», и даже падающие на сцену откуда-то с верхотуры буквы. В самом начале спектакля рабочий карабкается на стремянку, пытаясь укрепить на массивном здании вывеску со словами «Анатомический институт», но половина буковок грохается вниз, претерпев таким образом преждевременную кончину. Что осталось на трубе? Да кто же теперь разберет. В оркестровой яме тоже подозрительно пусто. Где первая скрипка? Где альт? Все умерли, умерли, умерли. Вместо музыкантов на соответствующих местах размещены безжизненные громкоговорители, в сторону которых увлеченно машет палочкой полоумный дирижер. Над сценой висят часы, но показывают они тоже черт знает какое время, периодически перескакивая то на час вперед, то на три часа назад.

«Ребята, – как бы говорит нам Марталер, – а вам самим-то не смешно, что у вас сюжеты, подобные тому, что когда-то описал Эден фон Хорват, периодически повторяются?» Если с буквами и музыкальными инструментами в этом спектакле сразу вскрылась недостача, то с героинями, наоборот, имеет место перепроизводство. Поначалу их две, а к финалу, когда самоубившуюся Элизабет выловят из воды, на сцене и вовсе обнаружится по меньшей мере пять идентичных трупов. Герой, потея, швыряет на сцену одну Элизабет за другой, а русскому зрителю вспоминается при этом почему-то финальный выход Кулигина в «Грозе» Островского: «Вот вам ваша Катерина. Делайте с ней, что хотите! Тело ее здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас!»

Вот вам еще одна Катерина. И еще одна! Доктор сказал Катям и Лизам «в морг» – значит, в морг. В колонну по три и обязательно с песней. Без песен не обойтись – это же Марталер.

Берлин