Петр Андершевский в Доме музыки: Мания несходства

Сорокатрехлетний польский пианист – редкий образец музыканта, сделавшего успешную карьеру исключительно благодаря серьезным творческим достижениям. Он не виртуоз – хотя играет очень аккуратно. В его репертуаре мало редкостей. Он сидит за обычным концертным «Стейнвеем». Он не слывет эксцентриком – единственный факт, когда он прервал выступление на конкурсе, недовольный собственной игрой, остался далеко в прошлом. Он не принимает эффектных поз – к публике выходит мелким шагом, приветливо улыбаясь, но не заигрывая. Музицирует, погруженный в темноту и самого себя.

Первое чудо произошло в третьем номере Французской сюиты соль мажор Баха, когда Андершевский начал сарабанду: полился изумительно певучий звук, послышалась медленная трехдольная поступь старинного танца. Второе чудо случилось уже в конце программы, в третьем номере Английской сюиты соль минор Баха, когда Андершевский начал сарабанду: она была сыграна утонченно, таинственно, ее сопровождал дубль, обильно уснащенный орнаментикой, – и каждая нотка в мелизмах была словно проговорена. Третье чудо снизошло на нас в статусе биса, когда Андершевский начал сарабанду из Партиты си бемоль мажор Баха: столь же величественная, как и ее сестры, она несла в себе еще и тайное торжество.

В остальной части выступления Андершевского не было ничего и близко подобного по красоте этим трем удивительным сарабандам. Чувствовалось, что музыкант знает все записи на свете и ужасно боится кого-то повторить. Может быть, только в цикле Яначека «По заросшей тропе» (эдакие шопеновские миниатюры ХХ века) этого не ощущалось. В Бахе пианист силился уйти от Гульда, в Шумане (прозвучала Фантазия до мажор) – от Рихтера. Ему, в конечном счете, это удалось: Андершевский сыграл гораздо менее интересно, чем они, причем совершенно добровольно. Очевидно, это и есть удел современного пианиста, серьезно относящегося к профессии.