«Тристан и Изольда» в "Новой опере": Повстречались в Москве

Доселе Вагнер редко посещал московские и вообще российские театры, за исключением Мариинского, где представлен почти весь. Это не удивительно: силами штатной труппы его оперы поднять нелегко, а «Тристан» – с двумя тяжелейшими заглавными партиями – в этом отношении на первом месте. Ободренный опытом с постановкой «Лоэнгрина» в 2008 году, главный дирижер театра «Новая опера» Ян Латам-Кениг решился на «Тристана» – и его риск оправдался сполна. Грандиозная, почти четырехчасовая (спектакль начинается в шесть!) поэма о любви и смерти развернулась во всю ширь своего безмерного дыхания. Стены театра сотрясли вселенской мощи тутти, а в любовном дуэте, стелившемся на фоне звездного неба, музыка обмакивалась в волшебную тишину.

«Новая опера», хотя и подготовила собственных солистов (они войдут в спектакль позже), все же привлекла двух вагнеровских специалистов из Европы. Изольду спела певица из Швейцарии Клаудиа Итен. Возможно, ее принцессе недоставало царственности, зато характера и пыла было хоть отбавляй. Голос Итен, молодой и свежий, сварливый и задиристый, ничем не напоминал голоса великих вагнеровских див, зато не знал устали. В партии Тристана появился Майкл Баба (немец, но почему-то не Михаэль). Его герой был красив, интеллигентен и слаб. Во втором действии он экономил голос, заметно проигрывая партнерше, зато на третье действие приберег крепкий звук, страсть и пафос. В остальных партиях выступили артисты труппы, и один другого лучше – Анастасия Бибичева (Брангена), Виталий Ефанов (Король Марк), Артем Гарнов (Курвенал) и другие.

Режиссер-постановщик Никола Рааб сделала концептуально негромкую, но любопытную работу. В ней проступил образ старого романтического театра, благо что художник Джордж Суглидес использовал в своем оформлении эскизы Альфреда Роллера из венской постановки 1903 года. В гармоничном спектакле режиссура не стремится обратить на себя внимание, и все же было видно, что режиссер придумала своеобразную историю не-встречи. Каждый из двух героев вышел в большей степени солистом, нежели партнером, – о томлении, разлуке и радости любовники пели себе и залу, но не друг другу.

Это не изъян, а скрытая тема постановки: Тристан и Изольда в ней словно принадлежат разным эпохам. Изольда – языческая ворожея, часть природы, налитая соками растительного здоровья. Такие, умерев, тут же обратно выпадают на землю в виде животворных осадков. Тристан – изначально проигравший индивидуалист нового времени, обреченный на одиночество и смерть. Постановщики спектакля выступили, похоже, заодно с Брангеной, по чьему хитроумному замыслу столь культурологически далекие друг другу натуры выпили из одной чаши любовного напитка.

Этим отчасти объясняется, почему Изольда носит приличествующую средневековью хламиду с кожаным ремнем, а Тристан – брюки и плащ, к которому трудновато присобачить меч и ножны. Этим объясняется, почему в оформлении стиль, заданный эскизами Роллера, развит в неожиданную сторону: в третьем действии Тристан страдает в окружении берез, лежа на полосатом матрасе под уходом верного Курвенала, слегка напоминающего таджика-гастарбайтера. Подобные детали вписались в превалирующее количество картинной условности: ключевыми образами постановки остались палуба корабля, маячащая сквозь занавес, факел, горящий в ночи, и круглый горизонт, за которым герои обретают единение в смерти.

Главным героем спектакля стал, без сомнения, Ян Латам-Кениг, вдохновитель первой московской постановки великой оперы Вагнера, и оркестр театра, в целом уверенно справившийся с партитурой. Может быть, чуть жестковато звучат деревянные и в целом недостает обволакивающего марева. Но это и придает исполнению легкое подобие аутентичности: сплетение линий становится ясным, аналитический стиль исполнения словно снимает с оркестровки покров тайны.

Одним словом, премьера «Тристана и Изольды» оказалась событием не только историческим, но и художественным. А для театра «Новая опера» стала знаком выхода из кризиса и заявкой на серьезные свершения.

Второе представление состоится 25 мая