Михаэль Тальхаймер и Люк Персеваль на Thеatertreffen: О пользе мести

На трех исторически связанных с фестивалем сценах – Volksbühne, Haus der Berliner Festspiele и Hebbel am Ufer – юбилейный Theatertreffen, неохватный по объему и форматам, традиционно представил десять лучших инсценировок последнего года. Чтобы выбрать их, жюри, состоящее из семи критиков, отсмотрело более 420 премьер в Германии, Австрии, Швейцарии.

Две из десяти постановок сделаны режиссерами, попавшими в юбилейный список лидеров Theatertreffen. Михаэль Тальхаймер, постановщик франкфуртской «Медеи», приглашался на фестиваль семь раз. Люк Персеваль, автор гамбургского спектакля «Каждый умирает в одиночку», – четыре.

«Медею» по Еврипиду показали на открытии, и вряд ли какой еще спектакль перекрыл впечатление от этого сурового минималистского зрелища. В пустом пространстве сцены на узком выступе стены мечется Медея: все два часа зрелища она возвышается и над персонажами, вынужденными говорить с нею, задрав голову, и над зрителями, которым приходится напрягать зрение, всматриваясь в самую глубину сцены, – до тех пор пока стена не выезжает вместе с Медеей на авансцену, рискуя размазать Язона, и без того уже раздавленного горем, и «хор» – женщину в костюме секретарши. Эта смена общего плана на крупный меняет все: язычница и детоубийца из древнего мифа оказывается так опасно близко, что зрителю приходится буквально разделять тяжесть ее гордости и горя. Ich muss! – «Я должна!» – вопит Медея со стены, на которой так мало места, что ей, чтобы устоять и выжить, приходится цепляться за поверхности руками и ногами. Этот пятак – территория ее мести и почти театральных манипуляций. Медея Констанции Беккер – не просто страдающая тетка, которая рычит как раненый зверь или испуганно впечатывается всем телом в стенку, на которую проецируют сентиментальный социальный ролик, цитирующий дорожные знаки «Осторожно, дети!». Не какое-нибудь однозначное чудовище. Она актриса, клоунесса, когда, слюнявя ладони, размазывает тушь по длинному красивому лицу, чтобы вызвать сочувствие Язона и смех в зале. Такая, чтобы только остаться на высоте и на «сцене», разыграет любую кровавую комедию.

Другой авторитетный европейский режиссер – Люк Персеваль для исследования темы мести и «личной ответственности» использовал культовый немецкий роман Ханса Фаллады «Каждый умирает в одиночку» о семейной паре, потерявшей на фронте сына и нашедшей свой способ отомстить фюреру и режиму. Открытки с воззваниями они подбрасывали в почтовые ящики, пока не были схвачены нацистами. Пятичасовую историю с множеством персонажей играют на фоне google-map макета Берлина, похожего на печатную форму или электронную плату. Только стол посреди сцены «оговаривает» то или иное место действия, в зависимости от того, едят за ним или допрашивают, спят на нем или пытают. По монументальности и протяженности сценические планы Персеваля, оставляющего артистов наедине с залом в огромных монологах – объясняться, оправдываться, жаловаться, – соперничают с киноландшафтами Фасбиндера и немецких экспрессионистов. Человек тут – крошка и неподъемная величина. Актеры, играющие всех персонажей по очереди – тут несколько настоящих актерских шедевров, вроде камео актрис Габриэлы-Марии Шмайде и Барбары Нюсе, – составляют коллективное «тело» не менее химерическое, чем «тело» тальхаймеровской Медеи. Одновременно жертвы и преступники, нацисты и борцы сопротивления, пострадавшие по делу и невинно, казнящие других и умирающие как мученики, вопрос о пользе «мести» они снова выносят на обсуждение.