«Весна священная» на фестивале Movimentos в Вольсбурге: Уважение варвара

Диптих «Весна священная» и «Петрушка», совместная продукция четырех, включая вольфсбургский, фестивалей и двух театров – ирландского Fabulous Beast Dance Theatre и британского Sadler's Wells, в тему Movimentos-2013 – «толерантность» – вписался идеально. Ирландский хореограф Майкл Киган Долан выразил свое сочувствие пострадавшим от скандала на парижской премьере «Весны священной» в мае 1913 года самым сентиментальным образом – разместил портреты Вацлава Нижинского и Игоря Стравинского на высокой подставке справа от сцены и зажег свечи, на протяжении действия «Весны» озарявшие лики мучеников. Имидж варвара, для которого нет ничего святого (одна его «Жизель» чего стоит), хореограф окончательно подорвал, разместив на сцене еще и пианистов, игравших переложение «Весны священной» для фортепиано в четыре руки, что в истории этого балета вообще большая редкость. Почти все используют оркестровую версию и, как правило, в записи.

Либретто и хореография первоисточника вызвали у Майкла Кигана Долана не менее уважительную реакцию, чем вечно живая музыка Стравинского. Он хоть и реагирует на «картины языческой Руси» в жанре «а вот у нас в деревне тоже случай был», хоть и сочиняет свою, абсолютно оригинальную и явно ирландскую по колориту страшную сказку, но образы Стравинского – Нижинского для него все же так священны, что единственный способ избавиться от них – это трансформировать. Киган Долан делает это не без черного юмора, что тоже в истории «Весны священной» чуть ли не впервые на сцене.

Все русское-народное находит здесь свой британско-ирландский эквивалент. «Старцы» превращаются в спящего дряхлого деда – хотя в сцене чаепития он уже и не дед вовсе, а кто-то вроде кэрролловской «Cони». Медвежьи шкуры – в песьи головы: танцовщики вынимают их из картонных коробок и с ужасом рассматривают, как будто вместо рождественского или пасхального подарка получили весточку от серийного убийцы. Посохи обернулись ножами, ритуальный «поцелуй земли» – сценой ее самого непочтительного изнасилования, Избранница оказалась эротическим монстром, питающимся возбуждением толпы, которую она провоцирует и соблазняет танцем, походящим на стриптиз, но как если бы его исполняло какое-нибудь ожившее индийское божество. Как будто речь о последствиях сексуальной революции, породившей своих чудовищ – вроде девушки с головой зайца то ли пасхального, то ли из «Плейбоя».

Фантазия Кигана Долана в «Весне священной», правда, теряет половину своего потенциального буйства. Ее сковывает старомодная круговая геометрия а-ля Нижинский, а манера громко топать где надо и не надо, конечно, пугает зрителей, но мощи ритуалу не прибавляет. «Петрушка», к счастью, реабилитирует хореографа. Музыка наконец-то становится источником и двигателем танца – хмельного, свободного, в особой манере Кигана Долана, когда тело вроде «под контролем» и в то же время как будто немножко пьяное, расхлябанное и дисциплинированное одновременно. Здесь попытка наивного, интимного, даже примитивного контакта с музыкой, которую хореограф как будто впервые слышит, удалась. Между Киганом Доланом и Стравинским – как будто никого. Ни предшественников, ни посредников. Как будто – не прошло и века – хореографы contemporary dance нашли наконец своих отцов-основателей.

Вольфсбург