Филармонический сезон начался с фестиваля Российского национального оркестра
На открытии сыграли два опуса про Кащея БессмертногоЕще приветливее, еще радушнее, чем обычно, встретил публику филармонический Зал Чайковского. Команда гардеробщиков, омоложенная в прошлом сезоне, теперь желает каждому раздевающемуся приятного вечера, то же говорят девушки и юноши, ныне сменившие старшее поколение на входах в фойе и зал, чтобы проводить вас в обратный путь пожеланием увидеться вновь. Не многим отстают от билетеров и сами артисты – правда, только на афишах; на них они теперь выглядят лет на 20 моложе, чем на сцене. К счастью, отсюда пока все же далеко до утопической идеи бессмертия, которая завладела Кащеем – главным героем первого в сезоне филармонического вечера.
Обе партитуры стали поводом для демонстрации образцового профессионализма Российского национального оркестра. Михаил Плетнев, оставаясь, как всегда, спокойным и печальным, умело навел мороку в концертном исполнении «Кащея Бессмертного», в чем ему помог хор Московской консерватории, видимо певший за невидимые голоса, и превосходный комплект солистов: партию Кащея истово пропел тенор Михаил Губский, за Царевну была мягкоголосая, со свободными верхами Анастасия Москвина из Белоруссии (ее жутковатая колыбельная Кащею с пожеланием отдать концы могла вызвать сардонический смех), за Кащеевну – огненная Ксения Вязникова. Открытием стал баритон Борис Дьяков в партии Ивана-королевича – пластичный и отточенный голос, в последние годы звучащий в основном в Европе и Америке. Буря-богатырь в исполнении баса Дмитрия Скорикова был обаятелен, но не слишком мощен. В опере Римского-Корсакова много дуэтов и трио – ансамбли были отточены на совесть, а актерская игра добавлена настолько, что хоть завтра выходи на театральную сцену.
Редко, даже на фестивальных афишах, встретишь программу, выстроенную столь просто, умно и поучительно. Кащей оказался персонажем двух произведений, одно из которых написано учителем, другое – учеником. Опера Николая Андреевича Римского-Корсакова «Кащей Бессмертный» (1902, Петербург) и балет Игоря Федоровича Стравинского «Жар-птица» (1910, Париж) созданы примерно в одно время и даже, если допустить некоторую натяжку, в одном стиле. Это изысканный модерн с увеличенными трезвучиями и целотонными ладами, который в обоих случаях искусно скрещивается с почвенным русским мелосом. Отличается отношение к сюжету, варианты которого изложили нам великие композиторы.
Первая профессия
В концертах VII Большого фестиваля РНО Михаил Плетнев появится не только как дирижер, но и как пианист. 22 сентября он сыграет Концерт Скрябина в своей редакции, а 26 сентября, на закрытии, – Второй концерт Рахманинова.
Маститый Римский-Корсаков, не одобрявший декадентства, тем не менее создал в своей опере картину упадка, умирания и разложения, пронизанную бессильной мечтой о бессмертии. Кащей, поющий гротескным тенором, в опере воплощает все самые отвратительные черты российской власти (благодаря чему пожилой композитор вдруг стал кумиром фрондирующей молодежи). А симпатии автора всецело принадлежат Царевне и Ивану-королевичу, наделенным лирической музыкой. Их человеческое тепло передается холодной, хотя и страстной дочке Кащея: она (подобно Снегурочке у молодого Римского-Корсакова) просыпается для чувств. Слеза, вытекающая из ее глаз, означает смерть деспота. Есть и аналогии с западной культурой: в тот момент, когда чистая дева и порочная волшебница оспаривают королевича, возникает прелестная, вплоть до цитирования, перекличка с «Тангейзером» Вагнера. Но «Кащей» Римского-Корсакова смотрит и вперед: вязкая структура оперы и ее гнилостный колорит, кажется, сейчас выпустят на свет еще более мрачного персонажа вроде Герцога Синяя Борода, которого десятилетием позже придумали Бела Балаш и Бела Барток.
Молодой Стравинский изложил ту же историю без малейшего содрогания. Все персонажи сказки, включая злобного Кащея, не вызвали у него ничего, кроме чистого любования. На русский фольклор Стравинский посмотрел извне, словно репетируя взгляд парижанина. Его балет «Жар-птица», написанный для «Русских сезонов» Дягилева, – изумительная игрушка, очаровательный выставочный экспонат. И даже Поганый пляс Кащеева царства наводит не ужас, а восторг – с таким блеском резвится нечисть. Впрочем, подобный отстраненный взгляд на языческих страшил в более ранние годы устремлял как раз Римский-Корсаков – без его «Млады» в балете Стравинского не обошлось. Что у Стравинского абсолютно новое – это именно жар, огонь, языки пламени, которые птица оставила на оркестровых партиях.
«Жар-птица» Стравинского исполнялась в виде сюиты в редакции 1945 г. Оркестр играл так подтянуто, что, казалось, Стравинский написал балет не для Михаила Фокина, а для Джорджа Баланчина. Впрочем, в заключительных частях появилась и пышность звука, и положенные театральные эффекты.
В двух отделениях концерта Михаил Плетнев и его сотрудники предложили нам два возможных взгляда на жизнь – либо мы можем обсуждать ее страхи на эзоповом языке, находясь внутри ее же реалий, либо увидеть ее со стороны и расценить как затейливую причуду.