В Большом театре играют «Евгения Онегина» с новым составом исполнителей
Спектакль Дмитрия Чернякова 2006 года обнаружил удивительную живучесть
Четверку окружают артисты, двое из которых связывают эпохи, доблестно исполняя свои партии со времени премьеры в 2006 г., – Маквала Касрашвили (суетливая Ларина) и Валерий Гильманов (зловеще-комический Зарецкий). Великолепна Няня в исполнении Ирины Удаловой: помимо вокального качества она восхищает тонкой актерской игрой – никакой народной простоватости в ней нет, зато в избытке притворства и организационных способностей – позавидовал бы Мольер.
Так почти не случается в российской оперной практике: спектакль, идущий несколько лет подряд, не только не сходит со сцены, но и возобновляется с новыми артистами при участии самого постановщика – теперь в него влита новая кровь.
Это тот самый спектакль, который имел прекрасную прессу и принес «Золотые маски» режиссеру Дмитрию Чернякову, художнику по костюмам Марии Даниловой и художнику по свету Глебу Фильштинскому. Это тот самый спектакль, который огорчил Галину Вишневскую. И сегодня на выходе из театра звучат реплики зрителей в тон возмущению великой певицы: «Какое счастье, что я помню тот, старый, «Евгений Онегин» в Большом театре» или «Одно утешение, что хоть в музыку Чайковского режиссеры все-таки вмешиваться не могут». Однако успех все-таки преобладает, овации звучат горячие – и после центральных арий, и на поклонах: сегодня можно с уверенностью говорить, что у спектакля счастливая судьба.
Этого не произошло, например, с другой великой русской оперой, позже поставленной Черняковым в Большом, – «Русланом и Людмилой» Глинки. Тот спектакль в той же мере субъективен, что и «Онегин», вокруг него тоже шли споры – и он не прижился. Чем удачнее «Онегин»?
Во-первых, тем, что он вышел не на исторической сцене театра, а по соседству, на Новой, где эксперименты не так задевают чувства сторонников привычных версий.
Во-вторых, дело в самой постановке. Хотя действие разворачивается не в эпоху дуэлей, а много позже, когда уже изобретено электрическое освещение, в мотивах постановки сохранен центральный образ русской усадьбы – он явлен просторным залом с большими окнами и дверьми и круглым столом, вокруг которого разворачивается действие каждой картины. В последнем, «столичном», акте декорация напоминает один из интерьеров самого Большого театра. Режиссер не стал назойливо противопоставлять свой замысел сложившимся стереотипам восприятия оперы и даже обыграл некоторые из них: так, Ленский поет свою предсмертную арию, сидя в меховой шапке, хоть действие и перенесено под крышу.
В-третьих, режиссер бережно сохранил сам жанр оперы – «лирические сцены», в чем был един с дирижером Александром Ведерниковым, вместе с которым он эту постановку выпускал. Сутью оперы являются отношения внутри квартета молодых героев. Людской антураж, окружающий их, подчеркнуто враждебен: молодых окружают гротескные старики, готовые посмеяться над любой их искренней или поэтичной фразой. Но подлинность чувств четверки протагонистов не подвергнута сомнению и даже подчеркнута – тем самым Черняков даже ближе подошел к замыслу Чайковского, чем авторы парадно-живописной версии.
Круглая Няня
Годом раньше премьеры «Евгения Онегина» певица Ирина Удалова исполнила роль Няни в другой опере – «Детях Розенталя» Леонида Десятникова на либретто Владимира Сорокина. Авторы современной оперы заимствовали Няню у Чайковского, но нынешняя Няня в «Онегине» явно знакома с Няней из «Детей Розенталя».
Сегодняшняя Ольга на первый взгляд просто пустышка – что-то серьезное доходит до нее лишь тогда, когда Ленский уже мертв. Но если присмотреться, ею движет своего рода протест: ария «Я не способна к грусти томной» не столько искреннее излияние чувства, сколько попытка доказать свое право на легкомыслие и свободу от культурных правил. В этой партии безупречна Юлия Мазурова с ее богатым меццо-сопрано и балетной комплекцией.
Такого чудесного Ленского, как Богдан Волков, в Большом театре и не упомнишь – мягкий, а где надо, звонкий, лирический тенор, чудесная кантилена идут обаятельному образу юноши, обескураживающе непосредственного, обидчивого до истерик и очень правдивого. Как умеет этого добиваться режиссер – загадка, но, несмотря на странное решение сцены дуэли, такого мальчишку искренне жалко.
Партию Татьяны исполнила приглашенная солистка Асмик Григорян – певица с гибким, свободным голосом и зрелым мастерством, внешностью – воплощение модерна. Несмотря на недостатки дикции и отдельные странности произношения, она донесла главное – нервную, незащищенную природу героини, живущей в фантазиях и принимающей их за реальный мир. Акустика на Новой сцене не всюду идеальна, но, когда в финале четвертой картины голос певицы, певшей с дальнего края сцены, накрывал весь ансамбль, получалось очень выразительно.
Онегин в исполнении Андрея Жилиховского тоже хорош: его баритон звучит безупречно и определенно, а излишняя молодость идет на пользу роли как раз в последней картине – герой только дорастает до истинного чувства.
Но едва ли не лучше всех в спектакле – оркестр под управлением Игоря Дронова. Конечно, оркестр Большого театра и должен играть «Евгения Онегина» с закрытыми глазами, а профессионал уровня Дронова и не может дирижировать иначе, чем гибко управляя темпом, помогая певцам и контролируя ансамбль. Но приятно слышать свежий, будто к столу срезанный звук струнной группы, приятные соло духовых и звучную массу в тутти. Сейчас даже странно вспоминать обстановку премьеры 2006 г., когда многим казалось, что этот «Евгений Онегин» – сугубо проходной, временный вариант. Четверо новых артистов не изменили его рисунка, но привнесли в спектакль свой живой талант, заставив зал заново сопереживать знакомой партитуре.