Памяти Дэвида Боуи: последний инопланетянин

Он превратил свою жизнь в арт-проект, но этот арт-проект со временем приобрел непривычную в таких случаях глубину
Andrew H. Walker/ GETTY IMAGES NORTH AMERICA/ AFP

Одни всерьез считают этого человека с разноцветными глазами и множеством лиц – от знаменитых Зигги Стардаста и Изможденного белого герцога до короля гоблинов в детской сказке «Лабиринт» – не вполне человеком, другие – гениальным лицедеем с чутьем маркетолога. Но дело, похоже, в том, что талант музыканта-новатора в случае Боуи умножался умением конструировать миф и уютно себя чувствовать внутри него. В искусстве перевоплощения у него были учителя, например яркий, но мало известный музыкант Клаус Номи, но именно у Боуи получилось сделать игру с образами явлением массовой культуры. Идея поездки по Транссибирской магистрали в 1973 г. тоже не была причудой экстравагантного контркультурщика – она принадлежала тогдашней жене Боуи Анджеле, прекрасно ложилась в легенду о странном чудаке не от мира сего, предпочитающем проехать Россию, не выходя из поезда, авиаперелету из Японии, и оказалась эффектной частью тура, рекламирующего новый альбом.

Боуи превратил свою жизнь в арт-проект, но, как настоящая жизнь, этот арт-проект со временем все заметнее приобретал непривычную в таких случаях глубину. Песня «Лазарь» с последнего альбома – настоящий гимн уходу как освобождению – уже совсем не лицедейство, а полноценное высказывание о жизни и смерти.

Бродский говорил, что лучший способ понять происходящее в данный момент в той или иной культуре – читать пишущих на этом языке поэтов. Поздний Боуи, по-настоящему впитавший атмосферу 70–90-х, научившийся на нее воздействовать и ставший ее зрелым воплощением, – хороший и качественный источник для понимания того, что происходит с современной европейской культурой, причем не только популярной.

Среди довольно многочисленных для рок-звезды ролей в кино есть малозаметное появление в эпизоде сериала «Твин Пикс». Боуи играет загадочного агента спецслужб, являющегося неизвестно откуда и неизвестно куда исчезающего, единственным свидетельством существования которого оказывается неясное изображение с камеры наблюдения. Это очень похоже на место Боуи в культуре. Он значил и продолжает значить в ней очень много, мало кто в музыке 70–80-х сумел избежать его влияния. Но сказать, что такое сам Боуи, уловить его и дать ему определение оказывается очень сложно. И кажется, его двоящийся, троящийся, бесконечно множащийся образ куда точнее строгих жанровых определений.

Потому едва ли не лучшее из сказанного о месте Боуи в культуре – сбивчивая речь Дэвида Бирна, еще одного новатора и эстета, при приеме музыканта в символический Зал славы рок-н-ролла еще в 1996 г.: «Это было безвкусно и обаятельно, извращенно и забавно, грубо, странно, восхитительно <...> Это были секс и наркотики, соединение литературы с рок-н-роллом, с искусством, со всем чем угодно <...> Это был бунт как клише, как идея и как рекламная акция. Это было парадоксально, потому что рок-н-ролл стал вдруг чем-то самостоятельно ценным <...> Он был королем и жрецом, сексуальным объектом и пророком. Он был приглашением в дивный новый мир, и я благодарен ему за то, что он сделал».