Теодор Курентзис и Патриция Копачинская сыграли Чайковского с запахом сивухи

Композитор зря обижался на критика Ганслика, называвшего Скрипичный концерт вонючей музыкой
Теодор Курентзис/ М. Стулов/ Ведомости

В эзотерической темноте отдельного зала ресторана Noor Bar, примыкающего к электротеатру «Станиславский», презрев выгоды общения через микрофон, Теодор Курентзис тихо вел беседу с поклонниками и поклонницами и на кошмарной громкости презентовал им обширные фрагменты с двух своих новых дисков, сопоставляя их с классическими записями Давида Ойстраха, Пьера Булеза и комментируя различия. Собравшиеся представители богемы стенографировали. «В «Весне священной» звучит русская вертикаль, связывающая всё. Каждая старушка помнит, как сварить съедобный супчик из поганок, – и вот в этом лесу мы и играем», – записал со слов дирижера литературный гуру Александр Гаврилов.

Оба диска недавно выпущены лейблом Sony Classical, взявшимся по новой записывать с Курентзисом и его пермским оркестром MusicAeterna самые популярные произведения мировой классики. На одном из дисков действительно «Весна священная», сыгранная так, что сложная фактура Стравинского слышна во всех тембровых и ритмических подробностях, линеарные элементы предельно мелодизированы, а темп быстрых разделов удивляет сверхэнергичной резвостью (Булез кажется тихоходом). Были времена, когда дирижеры объединяли рваную метрику «Великой священной пляски» в удобные такты по четыре четверти, – теперь об этом не может быть и речи: ритмы обнажены, выпуклы и словно говорят, скандируя слоги, – сам Курентзис объясняет суть своей интерпретации желанием связать партитуру Стравинского с восточными традициями, например с пониманием нерегулярной ритмики в индийских рагах.

На другом диске звучит Скрипичный концерт Чайковского, сыгранный по факсимиле композитора, с точнейшим соблюдением темповых указаний. Однако Патриция Копачинская исполняет сольную партию будто импровизируя, с богатой агогикой: в ее изложении текст рождается словно на ходу, полный отточий, скобок, оговорок, – не как речь чеканной формы (а именно так играет Чайковского Давид Ойстрах на классической записи), а как запись в девичьем блоге. Динамический диапазон, контрасты обострены: в Канцонетте скрипка порой звучит еле слышно и не всегда как скрипка (сам Курентзис сравнил ее тон с тембром печального армянского дудука). Зато финал поражает ураганным темпом (без ставших привычными замедлений перед второй темой). Это именно та музыка, в которой Ганслик услышал на венской премьере концерта запах сивухи. Чайковский тогда горько обиделся – но сейчас кажется, что он неосознанно обогнал время, создав интонации и ритмы, из которых впоследствии получилась ярмарочная гульба в «Петрушке» Стравинского. Копачинская смакует именно этот аспект, переходя к теме финала после долгой раскачки, напоминающей пробуждение от хмельного сна.

На том же диске записана и «Свадебка» Стравинского – безукоризненно точное, прозрачное исполнение. Женский хор поет в народной манере, а сопрано Надежда Кучер, напротив, летучим ренессансным звуком, но сбрасывает протяжные ноты на деревенский манер. Концерт Чайковского и «Свадебку» связывает между собой буклет диска, который украшает фотосессия Патриции и Тео, играющих роли жениха и невесты на деревенской свадьбе (в роли извозчика – генеральный менеджер Пермского театра оперы и балета Марк де Мони), а также специально придуманная лирическая переписка. «Какой Ваш любимый миф?» – спросила дирижера поклонница. «О вечной влюбленности», – был ответ.