Геннадий Рождественский отпраздновал 85-летие вечером в Большом театре

Странное дело, но не все выступления Рождественского в последние годы можно было отнести к большим удачам: казалось, его лучшее время осталось позади. Но премьера «Сервилии» Римского-Корсакова в Камерном театре и нынешнее выступление в Большом прошли настолько блестяще, как будто у мэтра открылось новое дыхание и он вошел в точку своего абсолютного зенита. Вероятно, это почувствовал и оркестр Большого театра, который в этот вечер звучал просто великолепно.

Вечер состоял из трех частей, для каждой из которых Рождественский выбрал свою тему, а в совокупности они уравновесили друг друга. Сначала мы двинулись в путь от страдания к радости, потом в обратный – от радости к горю, а потом сходили зигзагом – от веселья к отчаянию и снова к веселью.

Первый маршрут мы прошли вместе с композитором Александром Глазуновым, его балетом «Времена года» и многоногой труппой Московского хореографического училища. Остроумная постановка с циркачами, спортсменами и клоунами, которую сделал Джон Ноймайер, начиналась стылой зимой, переживала весеннее потепление, летние забавы и заканчивалась цветущей осенью.

Путешествие в обратном направлении мы проделали вместе с Прокофьевым, оперой «Семен Котко» и лучшими оперными солистами Большого. Режиссер Ольга Иванова и художник Виктор Герасименко в лаконичном стиле поставили третий акт оперы. Он открывался чудесной мажорной темой летней украинской ночи, в которую вдруг внедрялся лишенный нежностей сюжет гражданской войны, пожаров и расстрелов. Всю вторую половину акта звучал истеричный мотив плача невесты, оставшейся без жениха, настолько гениально найденный, что композитор не смог удержаться от его бесконечных повторений.

Наконец, третья история была рассказана в Девятой симфонии Шостаковича. В окружении масштабных Восьмой и Десятой она кажется шуткой гения, но в ней есть точная драматургия: начавшись в озорном духе, она достигает кульминации в горестном речитативе одинокого фагота (выдающееся соло Андрея Рудометкина), чтобы в финале вернуться к искрометному веселью.

Так, в трехчастной программе, составленной емко и многозадачно (три жанра – балет, опера, симфония, три этапа русской музыки – 1900, 1939, 1945), Рождественский собрал вместе важнейшие высказывания художников о смысле жизни и пересказал их мудро, легко и виртуозно, как и подобает мастеру позднего стиля.

Однако в его позднем стиле нет той запредельности, отрешенности от земных чувств, какую мы слышали у позднего Шостаковича или позднего Ростроповича. В 85 лет Геннадию Рождественскому известен секрет плодотворного союза радости и печали, который и наполняет существование полнотой жизни.