Группа «Подглядывающий Том» показала, за что мы любим танец, а также вуайеризм

Название труппы отсылает к знаменитому фильму «Любопытный Том» (или «Подглядывающий») – в нем персонаж Карлхайнца Бема (актера, которого больше знают как партнера Роми Шнайдер и мужа принцессы Сисси в одноименном австрийском фильме) снимает девушек на кинокамеру в тот самый момент, когда их убивает. На триллер, предвосхитивший Хичкока и «Фотоувеличение» Антониони, иллюстрирующий классическое сексуальное расстройство на почве вуайеризма, любят ссылаться психотерапевты.

Хореографы Габриела Kаррицо и Франк Шартье выбрали для себя позицию «подглядывающих», изучая скрытое от посторонних глаз: обычно это семья (их последняя работа – трилогия «Мама», «Папа», «Дети») или, как в показанном на фестивале Tanz im August на сцене Haus der Berliner Festspiele спектакле «Улица Ванденбранден, 32» (32 rue Vandenbranden), замкнутый мирок обитающих на богом забытом заснеженном пустыре жителей унылого вида вагончиков. Временное это жилье или постоянное, лагерь беженцев или стоянка перемещающихся в трейлерах кочевников – не понять, как и не угадать, каким ветром занесло сюда всех этих персонажей. Смахивающую на транссексуала беременную девицу; двух корейцев, способных летать и зависать в воздухе как воины в азиатских фильмах; женщину-змею, тело которой гнется в любую сторону, а в одной из сцен и вовсе разваливается на части (как у героинь Голди Хоун и Мерил Стрип в фильме «Смерть ей к лицу»). Беременная, змея, их общий любовник и еще певица с диапазоном от Casta Diva до «Пинк Флойд» (сопрано Эвридиче де Беуль), к материнской груди которой припадают в трудные моменты обитатели пустыря, живут тут давно. Корейцы «понаехали» в первой сцене и интегрируются с трудом. Один из них, печальный и нелепый как Чарли Чаплин, влюбляется в беременного транссексуала, другой, вывесив на дверь вагончика фотку и номер телефона, открывает частный бизнес «мальчика по вызову». Но клиентов нет, и на его страстный стриптиз на пустыре натыкаются только проходящие мимо лыжники – то ли финны, то ли норвежцы. Знаки «позвони мне», подмигивая, кореец будет подавать зрителям даже на поклонах.

Все эти страсти-мордасти под завывания бури на фоне нарочито гиперреалистичного ночного неба на заднике затягивают – расслабиться и отвлечься решительно невозможно, потому что что-нибудь непременно упустишь. Кто кого убил, любил, чей ребенок заживо похоронен под вагончиком и каким образом девушка-транссексуал прошла сквозь стену и, оказавшись в комнате, обернулась птицей, вцепившейся хозяйке в голову, – загадок в духе Хичкока, Линча или Бунюэля хватает. Хореография с падениями и прогибами в пояснице – такими, какие обычных людей ломают пополам, – и проработка характеров, какой (с полной ответственностью можно сказать) в наши дни не занимается никто, – напряжения не снимают, вынуждая сохранять бдительность до последней секунды этого кинотанцевального ребуса. Который хоть и выглядит как уникальная штучная работа, но одновременно как будто апеллирует ко всей сразу классике танцтеатра 80–90-х – социальным фрескам Алана Плателя, мистике и фрик-парадам Вима Вандеркейбуса, юморескам норвежца Йо Стромгрена, ранним сюрреалистическим ландшафтам француженки Маги Марен. И главное – экстриму британского «физического театра», от которого тут и саспенс, и юмор, и особая бескомпромиссная брутальность. Все эти «корни» Peeping Tom не только не прячет, но и демонстрирует открыто – как хорошую родословную, которая только добавляет веса: мы тут не случайно и знаем, что делаем и от кого есть пошли.

Особое восхищение, впрочем, вызывает не просто хорошо забытое старое качество, а то, что, собственно, заставило нас когда-то полюбить современный танец и его особый формат – танцтеатр. Любовь к человеческой уникальности – здесь все разные, все особенные и настолько не случайные, что решительно никого никем нельзя заменить. Когда за 10 дней до премьеры «Улицы Ванденбранден, 32» ушла из жизни одна из актрис – Мария Отал, исчез из проекта и ее персонаж. Как и отсылы к фильму «Легенда о Нараяме», на который авторы изначально ориентировались, но потерявшие с уходом актрисы всякий смысл. Теперь танцовщики выносят портрет не дожившей до премьеры коллеги на поклоны, так весело бросая рядом с ним свечку и пластиковые цветочки, что зрители хохочут, принимая это за очередной черный юмор.

Берлин