«Гензеля и Гретель» в театре «Новая опера» украшают хоры ангелов и ведьма в партере

Самая популярная в мире детская опера нравится и взрослым
В сказочном спектакле мальчика поет девушка, а ведьму – мужчина/ Д. Кочетков

Во всем мире, кроме России, которая справедливо гордится патентом на балет «Щелкунчик», название «Гензель и Гретель» не сходит с афиш. В свое время оперой дирижировали Рихард Штраус и Густав Малер. У нас пока еще приходится объяснять, что Энгельберт Хумпердинк (1854–1921) – это не ныне здравствующий Энгельберт Хампердинк, а как раз тот немецкий композитор, в честь которого британскому поп-певцу был придуман псевдоним. Постановок оперы в России было считанное число, хотя помимо Мариинского театра нужно помнить и спектакль более не существующего театра «Русская опера», и концертное исполнение в Филармонии в 2015 г., которое дало бы фору любому театру.

В дореволюционной России автора называли Гумпердинк, а его шедевр – «Ваня и Маша». Это брат и сестра, которых сердитая мама отправила за ягодами в лес, где бедные натерпелись страху и попали бы в печь к Пряничной ведьме, если бы не обхитрили ее и не отправили на пряники в печь ее саму. Спектакль в «Новой опере» называется «Пряничный домик, или Гензель и Гретель». Он адресован аудитории 0+, каждое поколение найдет в нем чему умилиться, испугаться и обрадоваться. Дети радостно галдят при виде волка, который сцапал русалку и утащил за кулисы, а вышел обратно уже с обглоданной косточкой, и замирают, когда тенор Дмитрий Пьянов в образе ведьмы с гротескным бюстом выходит в партер поохотиться на малолетнюю живность. У сентиментальных взрослых слезы наворачиваются на глаза при звуках хора ангелов. Ценители смакуют мелодии, тем более что Екатерина Миронычева и Анна Синицына звонко и чисто поют партии детей, дирижер Андрей Лебедев умело подает партитуру в стиле «Вагнер-лайт», а в оркестре кукует настоящая глиняная окарина. Знакомая команда – драматург Михаил Мугинштейн, режиссер Екатерина Одегова, сценограф Этель Иошпа, теперь выступившая в соавторстве с Анной Костриковой, – поставили нечто вроде лесной мистерии, в которой молитвенные красоты и детские каверзы ничем не противоречат друг другу.