В прокат выходит главный призер Берлинского кинофестиваля
«Синонимы» Надава Лапида – израильский фильм, удачно притворившийся французскимОмерзительный, гнусный, паскудный, тошнотворный, гадкий, скверный, поганый. Молодой человек, опустив глаза, быстро идет по Парижу, заучивая французские слова, чтобы описать свою родину – Израиль. Слишком много одинаковых по смыслу определений, удивляется его друг. Но Йоав продолжает твердить синонимы, как попугай из песни Высоцкого повторял от зари до зари: «Каррамба! Коррида! И черрррт побери!»
Причину этой ненависти режиссер подробно не объясняет, и не надо. Дело не в конкретике. Надав Лапид, в молодости сам сбежавший из Израиля в Париж, пытается передать чувственный опыт в чистом виде, минуя причинно-следственные связи, предпочитая поэзию и страсть.
Анти-«Брат»
Хотя, скорее всего, Йоав травмирован службой в армии. Милитаризм и вообще мачизм – то, от чего он бежит. Но снова встречает в Париже. Израильтяне тут – ходячие карикатуры, тестостероновые мутанты. Один, надев кипу, бычит в барах и метро, нависая над робкими обывателями и заявляя: «Я еврей!» Другой организует массовые драки с неонацистами, а вместо приветствия заламывает новому знакомому руку. Оба настолько гротескны, что кажутся не реальными людьми, а проекциями страхов и ненависти Йоава, такими же достоверными, как его армейские анекдоты. Например, как Йоав научился выводить пулеметной очередью мотивы поп-хитов. В отличие от балабановского Данилы Багрова боевые навыки в большом городе ему не нужны. И даже работа охранником в израильском посольстве – не для Йоава. Его ролевая модель – Гектор, девять раз обежавший Трою, пока его не настиг Ахилл.
Слова
Рассказывать истории – вот что он умеет.
Уже названием Лапид указывает, что его фильм – о языке, точнее, о языках. Первое, от чего отказывается в Париже Йоав, – это иврит. Даже с соотечественниками он говорит только по-французски. Один в незнакомом городе, он пытается не просто мимикрировать (не глазеть по сторонам как турист), но пересочинить себя заново на чужом языке.
Похожим образом поступает и сам Лапид. Его фильм слишком литературен, претенциозен и яростен, ироничен и высокопарен для высказывания на родном наречии. Язык «Синонимов» – «новая новая» волна, ранние фильмы Каракса, Бессона, Бенекса с их чувственностью, откровенностью и страстью. Но это ничуть не подражательность, а именно синонимичность, которая и делает картину оригинальной, хотя сюжетов о поиске национальной и культурной идентичности не счесть. «Синонимы» – неровное, затянутое, иногда раздражающее кино, но в нем есть принципиальная для искусства вещь: киноязык диктует сюжет, рассказ срастается с рассказчиком и не может быть передан третьему лицу (однажды Йоав попытался, но потом передумал). Кроме того, чужой язык освобождает от страха банальности – и Лапид легко жонглирует клише как об израильской витальности, так и о скучающих французских буржуа.
«Мечтатели»
В начале фильма Йоав приходит переночевать в огромную пустую и холодную квартиру, пытается согреться в ванне, а когда выбирается оттуда, обнаруживает, что все его вещи, включая нижнее белье, украдены. Наутро его, голого и окоченевшего, находят соседи Эмиль и Каролин, пара состоятельных бездельников (он сочиняет бездарный роман, она играет на гобое). Сраженные красотой мигранта, добрые буржуа дарят ему дизайнерские шмотки и деньги на подъем. Благотворительность перерастает во влюбленность без взаимности – Йоав одержим Францией, но не французами и принимает нежность Эмиля и Каролин вполне равнодушно. Не важно, доходит ли дело до секса втроем, но так или иначе «Синонимы» ничуть не стесняются сходства с «Мечтателями» Бернардо Бертолуччи.
Тело
Йоав и сам знает, что красив. Подобно молодому Лимонову в Нью-Йорке, он готов предложить чужому городу любой интим. Чем непристойней – тем лучше. Когда его вышибают из посольства, Йоав не брезгует съемками в порно (надо отдать должное не только органике, но и отваге актера Тома Мерсье). Это, кажется, высшая точка ненависти в фильме – только голый перед камерой, имитируя оргазм, герой соглашается перейти на иврит.
Нет, одна из двух точек: порносъемка очевидно рифмуется с эпизодом на курсах адаптации для иммигрантов, где педагог предлагает каждому спеть гимн своей страны, а потом «Марсельезу», и это выглядит непристойней любой порнографии.
То есть, разобравшись с Израилем, Лапид начинает выяснять отношения с Францией. Структурно – для рифмы – это необходимо, но выходит немного дежурно: тут страсть уже скорее имитируется, чем переживается всерьез. Возможно, потому, что сильная сторона Лапида – не социальная критика, а упорство в любой ситуации и в любой стране твердить: «Каррамба! Коррида! И черрррт побери!»
В прокате с 25 апреля