Мишель Бернардо: «Мы в Bernardaud открыты к любой кооперации, любому сотрудничеству»

Владелец фарфоровой мануфактуры Bernardaud Мишель Бернардо рассказывает, как пережить две мировые войны и революцию, сохранив независимость, и о том, какой должна быть идеальная чашка для чая
Мишель Бернардо
/ Андрей Гордеев / Ведомости

Семья Бернардо владеет фарфоровым производством во французском Лиможе с конца XIX в., когда Леонар Бернардо, прапрадед нынешнего руководителя Bernardaud, приобрел мануфактуру, основанную в 1863 г. Семейное производство непрерывно развивалось: потомки Леонара экспериментировали с технологиями, внедряли инновации, что позволило повысить качество и объем производства фарфоровых изделий. Параллельно расширялись коллекции, выпускаемые под брендом Bernardaud, и сейчас компания производит предметы декора, светильники, скульптуры, ювелирные украшения и проч.

Мишель Бернардо возглавил семейный бизнес в 1990 г. Под его руководством оборот компании продолжил рост, а доля экспорта увеличилась с 30 до 70%. В 2003 г. он организовал в Лиможе Фонд Bernardaud, задачами которого является привлечение массового внимания к индустрии производства фарфора, а также поддержка молодых художников. Этот шаг - логичное продолжение художественной истории компании, начавшейся в 1951 г., когда Марк Шагал лично расписал сервиз Bernardaud из 69 предметов. При этом Мишель Бернардо во всех интервью подчеркивает, что он не адепт идеи «в старые добрые времена все было лучше» и, помня историю, всегда смотрит в будущее. О том, как совмещать полуторавековое наследие с идеями актуального искусства, как сохранять независимость компании и традиции одного из первоначальных ремесел в XXI в., Бернардо рассказал «Ведомостям».

– Насколько хорош был прошлый год и чего вы ожидаете от 2018 г.? Как все складывается в России, насколько российский рынок оправдывает ожидания?

– Последние два года мы много работали над очень важным и сложным проектом по разработке фарфора: обновляли многие технологии, меняли компоненты, структуру сырья, играли с температурным режимом обжига. Фокус внимания компании больше сместился на это. Если говорить о каких-либо финансовых результатах последнего года или двух... Вы понимаете, мы компания, которой более 150 лет, и я отдаю себе отчет, что мои предшественники, предыдущие поколения семьи Бернардо, сталкивались с гораздо более тяжелыми ситуациями, чем я. Мы пережили две мировые войны, революцию 1917 г., которая отрезала от нас величайший рынок сбыта, каким была Российская империя. Потом кризис 90-х, после которого многие фарфоровые производства в Лиможе так и не оправились. Что такое по сравнению со всем этим последние два года? Это все мелочи.

– Вы сказали, что Российская империя была очень большим рынком, но ведь исторически у России своя очень сильная школа фарфора, «Императорский фарфор», например, и исторически, и сейчас – сильнейшая компания. Разве потребители не предпочитают фарфор собственного производства? Кстати, не только в России, но и, например, в Китае, где тоже очень сильные фарфоровые производства. Многие в индустрии говорят, что китайские потребители больше приобретают свой собственный фарфор.

– Давайте начнем с того, что фарфор относится к семейству керамики, то есть это изделия из глины. А лепка из глины, производство сосудов, чашек – это самое древнее и самое первоначальное ремесло, которым овладели люди. Точно так же, как и производство оружия. То есть практически в каждой стране по-своему научались делать какие-то виды керамики. Если мы говорим о фарфоре, то его производство началось в Китае и в Азии несколько тысяч лет назад, и очень много веков его делали только там. Затем Вест-Индская компания привезла его в Западную Европу. Долгое время фарфором владели только короли или очень богатые и знатные люди, поскольку такие вещи стоили очень дорого. И европейцы пытались раскрыть секреты китайского фарфора и делали различные пробные производства в течение XVIII в. Лимож стал первым городом Европы, где было основано производство на базе белой глины (там обнаружили залежи каолина), и впоследствии стал «фарфоровым центром». Потом каолин находили в разных частях Европы, и там тоже возникало производство – в Англии, Германии, России.

С первого дня, как мы начали производство в 1863 г., мы стали экспортировать свою продукцию и сталкиваться с теми проблемами, о которых вы упомянули – мы пытались продавать свой фарфор в странах, в которых уже было свое собственное производство. В этом смысле за сто лет ничего не изменилось. Что тут сказать, мы не опасаемся конкуренции, мы делаем то, что умеем: держим очень высокий уровень качества и дизайна, и поэтому мы остаемся одним из последних сохранившихся фамильных бизнесов в мире.

– Тем не менее, насколько успешны китайский и российский рынки, если по судить продажам?

– Российский рынок успешен. В России та же самая культура развлечения и направленности вовне, как и у французов. Если посмотреть на коллекцию фарфора и сервизов в Эрмитаже, сразу можно увидеть, насколько это было развито в России до революции. Здесь всегда была традиция красиво накрывать стол, выставлять очень хорошее и красивое серебро, хрусталь. Перемены, которые происходят в России более 25 лет, стали для нас возможностью возвращения, воссоединения с очень давним другом, которого мы потеряли. В Китае, конечно, по-другому. Там другой культурный характер, другие традиции, не такие, как в России или во Франции. Китайцы очень редко приглашают гостей к себе домой, чаще – в ресторан, гостиницы, клубы. Поэтому большая часть нашего бизнеса в Китае это не столько розничные продажи, сколько поставки в рестораны, клубы, гостиницы.

– Вы говорите о поставках для международных гостиничных сетей?

– Не только, хотя мы много с ними работаем. Но у нас есть отдельная линия для Китая – пиалочки, ложечки для индивидуальной сервировки, словом, все то, чего требует китайская традиция. Но вообще китайцы любят фарфор и любят бренды, так что все-таки это хороший рынок. Даже несмотря на то, что очень сложно продавать фарфор тому, кто его изобрел.

– Какой рынок из тех, где работаете, самый тяжелый?

– Где есть проблемы, там есть и решения. Понятно, что для успешных продаж необходим слой населения, который может позволить себе такой фарфор. Чем он меньше, тем тяжелее работать. И есть также рынки, где очень сложно продавать, потому что присутствуют высокие налоги, внутренний протекционизм, даже несмотря на то, что там есть класс, который может себе это позволить. Например, в Индии и Бразилии есть спрос, но тем не менее там сложно продавать. Но это касается не только фарфора, а любого импорта.

— А какой рынок самый успешный?

— В первую очередь — французский: здесь все производство, больше всего магазинов. Самый крупный зарубежный — США. Там самые большие объемы розничных продаж и поставок в рестораны и отели.

– Фарфор – инвестиция стабильная, но не самая прибыльная. В прошлом году китайский фарфор упал в цене на 14%. По итогам десятилетия фарфор оказался наименее доходной инвестицией: он подорожал всего на 6%. Изменение спроса на антикварный фарфор влияет на стоимость вашей продукции, интерес к ней?

– Нет, мы не ощущаем такой связи. Я не думаю, что люди покупают наш фарфор, чтобы положить его в кладовку, хранить 20 лет, а потом перепродать. Они покупают и пользуются им.

– У вас семейное производство, вы представитель пятого поколения. Вы не думали о том, чтобы стать публичной компанией или влиться в крупный концерн? Это могло бы дать стимул для увеличения компании.

– Мы никогда не говорим «нет», все меняется и все возможно, но сейчас мы всем абсолютно довольны – у нас независимый бизнес, продажи идут по всему миру. Для меня важнее поддерживать ДНК компании, то есть никогда не идти на компромиссы с качеством и всегда иметь тесные связи с художниками, с миром искусства. Что бы мы ни делали, я всегда держу в голове, что амбиции должны соответствовать способностям.

Для аристократов и для всех

– Вы упомянули о прослойке людей, которые могут себе позволить вашу продукцию. Раньше основными потребителями фарфора были аристократы, одни только фамильные сервизы – это огромные заказы. Насколько сейчас силен этот сегмент?

– Вы знаете, аристократы были основными потребителями фарфора очень давно, последние 100 лет их становится меньше. И мы продаем всем. Мы предоставляем люксовый продукт, но у нас очень большая клиентская база. Это больше вопрос вкуса – есть ли у людей вкус и потребность покупать такие вещи или нет. В любом случае стартовая цена тарелки Bernardaud меньше, чем [цена] DVD.

– Интересно, как глобальное изменение уклада жизни меняет важные символические вещи. Например, раньше дорогой фарфоровый сервиз был едва ли не обязательным подарком на свадьбу. В современном мире многие подобные традиции уходят. Вы замечаете такие глобальные изменения и как адаптируетесь к ним?

– Свадьбы остаются важной частью нашего бизнеса, в некоторых странах свадебный антураж обеспечивает до 50% бизнеса. И это необязательно только сервизы – еще статуэтки, свадебные наборы, декор для стола. Потом, свадьба же может быть и не одна, бывают еще вторая и третья свадьбы. Для меня в любом случае очень значимо, что мое личное имя может ассоциироваться с таким знаменательным и счастливым событием в жизни людей.

– А молодежь, те, кого люксовые марки часто называют миллениалами, это ваша аудитория? Они интересуются культурой сервировки, чаепитий?

– По-разному. Те же свадьбы – это в основном все-таки молодые люди. Понятно, что жизнь меняется, способ проведения досуга меняется. Да, молодым людям могут быть не интересны чинные ужины, но они могут собраться в более неформальной обстановке, на веранде, на кухне. И у нас есть линии посуды как раз для таких случаев.

– Бокалы для вина несут не только эстетическую, но и практическую функцию: правильный бокал помогает вину раскрыться. Есть ли такие функции у чайных и кофейных чашек? Есть ли правильные формы и материалы для уникальных и редких сортов чая и кофе?

– Конечно! Для чайной чашки я бы рекомендовал закругленную форму, а сам фарфор должен быть очень тоненьким. Я считаю, это идеальная форма. Когда мы пьем вино, очень важно, на какую часть языка оно попадает. А чай очень важно ощущать губой, поэтому чашечка должна быть тоненькой, чтобы максимально прислоняться к губе.

– У вас в ассортименте несколько коллекций посуды и несколько типов посуды в каждой коллекции. Как вы меняете ассортимент: однажды созданные коллекции продолжают выпускаться постоянно, а к ним лишь добавляются новые или все обновляется и замещается постоянно?

– И так, и так. Есть постоянная достаточно широкая линейка, абсолютно разная продукция и размеру, и по форме, потому что люди в разных концах мира привыкли пить чай совершенно по-разному. Но в последнее время мы сильно развиваем сотрудничество с отдельными ресторанами и поварами: делаем специальные сервизы и наборы посуды, некоторые из которых создаем в единственном экземпляре по конкретному заказу. Теперь шеф-повара уделяют гораздо больше внимания не только тому, что они приготовили, но и сервировке: куда это положили, как это подали, как это выглядит. И мы разрабатываем посуду такой формы, которая максимально подойдет для конкретного блюда. Во-первых, максимально будет соответствовать его форме, например, если блюдо выкладывается слоями. Во-вторых, правильная форма посуды помогает раскрыться вкусу продуктов и блюд.

– Помимо посуды вы производите скульптуры и столовый декор, сотрудничаете с современными художниками. Это коммерческое или имиджевое направление?

– Да, мы делаем ювелирные украшения, скульптуры и статуэтки из фарфора, и это очень хорошая часть бизнеса. Я вообще открыт к любой кооперации, любому сотрудничеству. Если у кого-то есть вовлеченность, если у художника есть страсть, выразить которую помогут наши средства [фарфор], то мы открыты.

— В этом году вы вернулись к сотрудничеству с Джеффом Кунсом. Предыдущие совместные коллекции были настолько успешны, что вы решили пригласить его снова?

— Джефф Кунс — действительно самый успешный художник из тех, кто для нас работал, его работы продаются лучше всех. В Bernardaud никогда не делали культа из прошлого, я сам тоже не считаю, что в «старые добрые времена» было лучше, поэтому для нас всегда было важнее подтвердить нашу актуальность, принадлежность к современности. Поэтому мы всегда работали именно с актуальными художниками, а в исторической мануфактуре в Лиможе организовали музей, где собрана наша коллекция именно современного искусства и проходят выставки современных художников. А с Джеффом Кунсом у нас обоюдная заинтересованность: еще когда мы знакомились, он рассказывал, что никто не может сделать [из фарфора] скульптуры именно такими, как ему нужно. А в Bernardaud смогли.

– Можете вспомнить самый необычный заказ? Раз вы смеетесь, значит, что-то такое было.

– Вы знаете, у нас очень много клиентов, некоторые из них очень известны во всем мире, поэтому я не могу вам ответить на этот вопрос.

– Неужели кто-то заказал жену из фарфора в полный рост?

– Я этого не говорил, но можете себе представить все, что хотите, мы справимся с любым заказом.

Фарфоровое производство

В 90-е фарфоровое производство [во Франции] приходило в упадок, мануфактуры закрывались, сейчас их в Лиможе около десяти. Почему это произошло и как Bernardaud преодолела этот кризис?

— Тогда рынок действительно менялся глобально, посуда из дешевых материалов заполонила рынок. Bernardaud все-таки дорогой продукт класса люкс, у нас свои покупатели. Но те производители, кто делал что-то более массовое, должны были кардинально менять подход. Но вместо этого тогда многие решили идти по пути сокращения издержек и просто сокращали производство, сокращали сотрудников, причем не менеджеров, а мастеров. В итоге стало некому работать. Разрушить работу просто, восстановить — нет.

– Фарфоровых мануфактур и заводов полного цикла в мире почти не осталось. Что и с какого момента производства вы делаете сами?

– У нас своя собственная [каолиновая] смесь, мы закупаем ее у профессиональных разработчиков, которые работают на карьерах. Но она производится по нашей собственной запатентованной формуле, все ее компоненты, пропорции – наши. Все остальное – обжиг, придание формы, декоративные работы – мы делаем сами. Мы используем стандартную технологию, которая адаптирована для нашей потребности.

– У вас есть исследовательский центр?

– Да. Он изучает не только глину, еще много занимаются красками, восстановителями. Еще одно направление исследований – усовершенствование станков и машинного оборудования.

– Bernardaud – это ручное производство?

– Часть вручную, часть нет, зависит от вида работы. Машинная работа все равно не полностью автоматическая, она контролируется тоже в ручном режиме. Но, например, роспись и художественная обработка продукции – всегда вручную. Чтобы получить такое блюдце, надо пропустить его через 40 рук.

– Исторический способ производства фарфора меняется с появлением новых технологий и их усовершенствованием?

– Знаете, сама по себе технология всегда немного вторична, она нужна, чтобы улучшить качество, но не для того, чтобы совершенствовать старое только ради самого процесса изменения. Я не приверженец того, чтобы считать, что в старые добрые времена все было лучше и технология была лучше, чем сейчас. У нас очень сильный отдел по проверке качества. Представьте себе, что 20% всех работающих на фабрике работают в отделе контроля. Качество настолько улучшилось, что если бы люди, которые сейчас работают в департаменте контроля качества, работали бы там 20, 30 или 100 лет назад, они бы не пропустили ту продукцию.

– Вы могли бы сформулировать для наших читателей совсем просто, чем отличается чашка за 5 долларов от чашки Bernardaud?

– Прежде всего, мы всегда в движении, каждый год выпускаем несколько коллекций, почти наверняка у Bernardaud вы можете купить все, что захотите, у нас очень большая коллекция. Очень вероятно, что чашка, которую вы купите за 3 или 5 долларов, будет копией того, что в Bernardaud сделали несколько лет назад. Только она будет сделана хуже, в какой-нибудь стране, где используется рабский детский труд. А образно говоря... И когда вы надеваете элегантные туфли, и когда самые простые – в обоих случаях улицу вы перейдете одинаково, но чувство гордости у вас будет разное. То же самое, когда пьете чай из разных чашек.