Владимир Шахрин: «Стив Джобс в ответе за убийство индустрии звукозаписи»

Солист и основатель группы «Чайф» Владимир Шахрин рассказывает, чем его группа похожа на подлодку, почему он остался жить в Екатеринбурге и за что не жалует современные технологии

Музыкант Владимир Шахрин, лидер екатеринбургской рок-группы «Чайф», не подпадает ни под один стереотип о рокерах. Он не сбегал из дома с гитарой наперевес, чтобы рушить систему, – его отец, музыкант-любитель, сам смастерил сыну «комбик». В группу, которая выросла из школьного ансамбля, Шахрин вместе с бывшим одноклассником Владимиром Бегуновым музыкантов набирал не обязательно виртуозов, но чтобы были компанейские ребята. Они не стремились стать знаменитыми, не мечтали уехать в столицу.

Наверное, группе с названием про чай, «от которого хорошо», сыграла на руку слава города рокеров – Свердловска-Екатеринбурга. Шахрин называет его исключительно Свердловском и уезжать не думает. Он не по-московски умиротворен, радушен и, кажется, главным достижением в жизни считает вовсе не три десятка альбомов, а двух дочерей и троих внуков. И отказывается замыкаться на роли музыканта и автора песен – снимает фильмы о родном крае, пишет книги. Благодаря этой универсальности, считает Шахрин, он не превратился в заядлого рокера, а остался земным человеком.

О современных технологиях и культуре моложавый 58-летний Шахрин отзывается с иронией и долей сожаления. На сцене «Чайф» выступает только с живым звуком и совсем без компьютеров.

– Никак не получается. Начинаю волноваться заранее – появляется ощущение, что у меня температура. В день концерта начинает потряхивать. Но когда приезжаем на площадку, на саундчек, потихоньку отпускает. С первым шагом на сцену моментально улетучивается и волнение, и ощущение глобального нездоровья (смеется).

– Для меня они абсолютно разные, как и для большинства наших слушателей. Люди потому и ходят на многие концерты, что они всегда отличаются. Мы стараемся программу менять. В этом плане у нас есть козырный туз, который позволяет нам делать программы разными, – мы не используем никаких современных технологий, на сцене вообще нет компьютеров. А многие молодые группы сейчас этим грешат. Они почему-то не верят в свои силы и забивают звуки в компьютер. Соответственно, на концерте не могут изменить ни темп, ни порядок песен, ни тем более их форму. Получается, песни на каждом концерте звучат в одном и том же темпе, в одном и том же количестве куплетов-припевов, даже саунд им компьютер создает всегда примерно одинаковый – они сверху его играют. У нас эти параметры зависят только от настроения. Одну и ту же песню можем сыграть быстрее, медленнее, можем укоротить, если вдруг я забыл слова, или, наоборот, удлинить – вдруг разыгрались и нам хочется повторить гитарное соло, а то я вдруг достану губную гармошку...

– Да, это в серии «Оранжевое настроение» – там действительно была такая задумка. Это наш «сериал»: на данный момент уже четыре полновесные пластинки, где записывается все разом и очень быстро – за один-два дня максимум. Первое «настроение» мы записали вообще за несколько часов. Идея в том, чтобы повторить старые песни. Потом, после записи, пока мы все находимся в одном пространстве, специально не выключаем микрофоны, чтобы заодно записать и те воскресшие ощущения. Мне кажется, что эти разговоры совсем не портят картинки. Появляется эффект присутствия, ты слышишь объем помещения, представляешь себе его – как бы оказываешься внутри студии.

– Вообще, группа «Чайф» никогда в своей жизни не играла квартирники. В Свердловске это было абсолютно не принято, это была московско-питерская штучка. Квартирники – это же коммерческое предприятие. Люди покупали билет – платили рубль, три или пять, приходили к кому-то в квартиру, приходил артист и им играл. А у нас в Свердловске не понимали, как это – пригласить людей в гости, еще и деньги с них брать? Это было совершенно не принято. У нас никто – ни «Наутилус», ни «Урфин Джюс», ни «Агата Кристи» – этим не занимался. Поэтому для нас вот эти нынешние квартирники – одно название, формат. Как то, что мы будем снимать для передачи Жени Маргулиса на НТВ. Этот квартирник честный, потому что зрители там приглашены, с них никто не собирает деньги. Там всегда немного непредсказуемая атмосфера – такой квартирник, переходящий в капустник. Туда придут наши знакомые актеры московские, с кем мы дружим, какие-то поклонники, которые давно с группой, знают все входы-выходы, как попасть на такие съемки. Все свои, в общем.

– Это удивительно, но у нас в зале до сих пор много людей того возраста, к которому мы обращались, когда только начинали, – они не стареют. К нам ходят молодые люди, особенно это видно по клубам и площадкам с танцевальным партером. Когда зал какой-то сидячий, пафосный – там дорогие билеты и люди повзрослее, но на галерке всегда есть молодежь. Потом подходят взять автограф, сфотографироваться. Я не думаю, что у нас много 16–18-летних – у них сейчас вообще другие увлечения, а люди за 20 – это наша аудитория.

– Во всяком случае, он таким задумывался. Этот бунт 50-х гг. был даже не политическим. Никто не выступал против каких-то политических систем. Это был социальный бунт: тогдашние подростки не хотели быть похожими на своих родителей. Представьте, застегнутая на все пуговки, строгая послевоенная Великобритания – и вдруг там появляются девушки в таких коротких юбках, что все взрослые в шоке. А парни, наоборот, отращивают волосы, носят какие-то яркие полосатые пиджаки. Теперь мы, бывшие бунтари, сами в роли этих взрослых, и детям уже трудно нас чем-то шокировать. Они красят волосы в зеленый цвет? Ну ладно. Совсем без юбки ходят? Да пожалуйста. Поэтому и бунтарства в музыке все меньше – против чего им бунтовать?

Наш русский рок в 70–80-е вырос из этого чувства протеста: мы назло вам будем слушать музыку, которую вы нам запрещаете, будем носить одежду, за которую вы нас из школы выгоняете, читать книги Булгакова, Солженицына, пусть самиздатовские, пусть на одну ночь всего дают – но мы будем их доставать. А сейчас? По миру все ездят, хочешь электрогитару – иди и купи. Для этого уже не обязательно из трубки телефонной вырывать магнит, чтобы сделать звукосниматель, и собрать электрогитару. Поэтому бунта настоящего не получается. Они как бы форму сняли – на сцене она должна быть вот такая, а содержания в ней нет.

– Слушайте, рэп тоже очень старая музыка. В 80-х гг. это был уже сформировавшийся жанр, были свои звезды. Этой музыке 40 лет как минимум. В России она сейчас находится на подъеме. Чуть позже, чем в Америке, но это совсем не новая музыка. Рэп-музыка действительно нашла общий язык с современными молодыми людьми, а нового ничего не произвела. Я думаю, теперь должен появиться совершенно другой вид культуры, который станет слиянием свежих мыслей и технологий. Я очень на это надеюсь, потому что XXI век пока у нас в долгу. Ничего нового пока этот век в плане культуры нам не предложил. Все, что происходит, мы уже видели, этому всему уже 50 лет, а то и больше.

– Когда нужно было информацию добывать, ты радовался каждому клочку новой информации. Это ощущение у молодых людей отсутствует, нет даже потребности искать информацию и владеть ею. А зачем себе забивать голову, когда есть поисковая система, которая может предложить гораздо больше? Если я понимал, что в свердловский рок-клуб, условно говоря, приходит профессор Перцев (Александр Перцев – завкафедрой истории философии и философии образования Уральского государственного университета. – «Ведомости») и у него есть уникальные знания в области философии, которые я могу и обязан почерпнуть, то сейчас у молодых людей нет особого пиетета перед учителями. Может, ты что-то знаешь, но не больше, чем Google. Их обвинять в этом сложно. Если уж винить кого-то, то самого Стива Джобса, а не тех, кто пользуется его изобретением. Стив Джобс в ответе за убийство индустрии звукозаписи. Он практически прибил систему, когда люди вкладывали деньги в молодые таланты, потому что знали, что на этом в дальнейшем заработают.

Теперь все студии разоряются. Никому не нужен альбом, нужна одна песня, причем люди не хотят ею владеть и на полке ее хранить. Им пришла ссылка на песню – ну они ее послушали, понравилось – поставили в плей-лист. Они даже не закачивают ее. Люди слушают стриминговый поток – интернет ведь есть практически всегда. Таким монстрам, как iTunes, тоже приходит конец. Заработать на продаже музыки так, как зарабатывали компании, выпускавшие виниловые пластинки, что это позволяло им содержать студию, больше невозможно. Была компания EMI, у нее была студия Abbey Road, в ней писались и Pink Floyd, и Beatles, и Spice Girls, потому что они продавали пластинки, кассеты и компакт-диски. А сейчас этого нет, все оборудование продается за три копейки. Группа «Чайф» позволяет себе иметь студию просто потому, что нам это нравится. Можем себе позволить, что называется. Как некоторые люди коллекционируют старые автомобили. Из Южной Кореи притащили старый пульт, какие-то старые приборы за невероятно маленькие деньги. И то, что мы видели на картинках, волшебное, из британских, американских студий, – это все сейчас абсолютно доступно. Если раньше хороший пульт стоил как дом в Майами, то теперь он и однокомнатной квартиры на окраине Москвы не стоит.

– Да, вполне достаточно тех технологий, которые есть на любом компьютере, учитывая, как сейчас люди слушают. Я в экспертном совете фестиваля «Старый новый рок», куда каждый год поступает по 300–400 заявок от молодых групп. Все эти фонограммы звучат здорово – можно брать и ставить на радио, хотя я понимаю, что ребята записывались дома, у себя на репетиционной базе. Музыка стала доступнее, но, с другой стороны, усреднилось качество. Совсем роскошные записи исчезли. Скорее всего, Джордж Мартин, который записывал Beatles, остался бы без работы. Никому больше не нужны его уникальные знания.

– На кого-то обращают внимание клубные промоутеры, кто приезжает на фестиваль. В основном это ниша небольшой клубной сцены. Кто-то сразу едет в тур – условно на 10 городов Урала и Сибири, – садятся в свою машину и едут зарабатывать нормальные честные деньги.

– Бывает, если ты делаешь какой-то уникальный продукт, информация о тебе доходит и до Москвы, до Питера. Особенно популярны наши екатеринбургские группы – на них работает еще бренд.

– Я вам даю честное слово, если вы встанете на одной из центральных улиц и постоите полчасика, то вы две-три группы молодых людей с кофрами гитарными увидите. У нас порядка 300 групп своих играющих в городе. Такой маленький Нэшвилл у нас.

– Не знаю, почему так сложилось. Традиция такая. Бывает, что в каких-то городах начинает фонить в определенной области. Кстати, эта история не только с роком. У нас и с джазовой музыкой все хорошо, и частных картинных галерей-салонов несколько десятков. Причем в основном везде выставлены местные художники. На днях супруга хотела купить одну картинку художника из Каменска-Уральского – так ее уже купили по интернету, москвичи увозят. У него почти все работы сразу забирают, увозят в Москву, в Питер. За ними еще в очередь надо встать. Театр вот тоже – недавно отмечали юбилей Николая Коляды, нашего светила русской драматургии современной. Аншлаг – всегда полный зал. При этом еще есть Театр современной пьесы. Из Екатеринбурга выходят такие режиссеры-сценаристы, как Василий Сигарев. Или братья Пресняковы, тоже наша школа сценарная, или Леня Порохня (Леонид Порохня – российский сценарист. – «Ведомости»). Екатеринбург в отношении культуры очень живой город.

– Да, вообще никогда такой мысли не возникало.

– Группа не для того собиралась, чтобы зарабатывать. Любые другие мотивации, но не «музыка – наше призвание». Нам просто хотелось это делать, чтобы заполнить какую-то пустоту. Как в одной нашей песне поется, «чтобы не сойти с ума и не опухнуть», нужен был этот внеплановый концерт. И музыканты в группе всегда появлялись по одному принципу: насколько этот человек комфортен в общении и впишется ли в нашу компанию. Я понимаю, что в группе нет виртуозов-инструменталистов. Но мы все чему-то научились – играем-то уже давно. Если раньше говорили в свердловском рок-клубе: «Вы обаяшки, конечно, но Бегунов у вас вообще на гитаре играть не умеет». То теперь уважаемые, опытные музыканты, например Леша Хоменко (Алексей Хоменко – российский продюсер. – «Ведомости»), который играл еще до «Наутилуса» в первых свердловских рок-группах, говорит: «Когда меня спрашивают, кто лучший гитарист города, я отвечаю – Бегунов. Это единственный музыкант, которого вы узнаете по трем нотам». Он выработал свою манеру, а это очень важно в музыке. Из этого и складывается уникальная манера звучания группы.

– Мы до сих пор все дружим и общаемся, переживаем друг за друга. Я знаю, как зовут всех мам, сестер-братьев, детей-внуков своих музыкантов, кто чем увлекается. А они точно так же всё знают про меня. Как семья.

– Причем название совершенно случайно возникло, от безысходки. Надо было как-то назваться перед концертом, и ничего другого в голову не пришло, как дать название наших чайных посиделок. А теперь понимаю, что оно удачное. Даже на уровне фонетики такое абсолютно русское, в нем из четырех букв только одна «а» – латинская. Остальные буквы – совершенные иероглифы для человека, по-русски не говорящего. И стилистически раньше оно считалось чуть ли не крамольным, а теперь даже дети в детском саду говорят «кайф». Это значит чай, от которого хорошо и больше ничего.

– Да, я не буду хвастаться, что ко мне на концерты за границей ходят иностранцы. Как сказал один известный американский продюсер одному моему другу, российскому радиомагнату, если музыкант не из Америки, не из Великобритании, не из Австралии и не из Новой Зеландии, то это все этническая музыка для них, даже если он поет на английском языке. Это абсолютная экзотика. Конечно, есть люди, которые интересуются. У меня дома тоже лежат пластинки пакистанских исполнителей, например. Но к нам на концерты ходят русскоязычные люди. Разве что они притащат своих местных знакомых. Понятно, в зале всегда есть техническая группа. На их реакцию, кстати, очень интересно смотреть. Видно, что у них наши концерты вызывают невероятное удивление: полный зал людей, которые поют песни на непонятном для них языке, они чувствуют эту энергетику... Для них мы инопланетяне, которые, оказывается, тоже что-то поют и играют на электрогитарах, а они даже не догадывались. Их мы можем шокировать.

– Конечно. Я был удивлен, когда 9 мая мы играли концерт в Риге и в России вообще ничего про это не говорят, но люди приходили к мемориалу Победы с утра, несли цветы, была трансляция концерта с военными песнями. Дождь шел, холодно невероятно, но 25 000 народу стоит и тихонечко подпевает. Однажды мы приезжали к нашим подводникам на атомный крейсер «Екатеринбург» под Мурманском. Мы там жили в самой подлодке несколько дней; пара человек, правда, сбежали после первой ночи – не выдержали замкнутого пространства и легкого покачивания. Меня поразило общение с этими людьми, с подводниками, их мир, невероятно правильный, честный, чистый. Когда они говорят слова «родина», «долг», в этом нет ни грамма фальши. Встретил мичмана в дедовской форме 40-х гг. У них у всех почти отец или дед подводник. На лодке сто с лишним человек, каждого из них капитан лодки знает. Они подбирались прямо как мы в группу, с мыслью, что им придется всем вместе полгода взаперти сидеть. И они все любят свою работу. Врач на подводной лодке с такой гордостью показывает свой медицинский отсек: я, говорит, здесь делаю все виды операций, кроме принятия родов. Потому что женщин на лодке нет (смеется). Перед такими людьми играть невероятно, хочется им отдать больше, чем ты можешь.

– Мой отец и мой дед не были профессиональными музыкантами, но они все играли на музыкальных инструментах, любили петь в компании – я с детства наблюдал, как дед играл на балалайке, на гармошке, впервые услышал Высоцкого именно в исполнении отца. Папа помогал мастерить инструменты, усилитель, а мама ничему не препятствовала. У нас и первые репетиции дома происходили, в двухкомнатной квартире на четвертом этаже, – вместо барабанов два ведра. Люди с первого этажа приходили послушать.

– Я знаю таких артистов, которые не могут выключиться. Он проснулся утром – вот он артист – и засыпает вечером с таким же чувством. Я могу легко отключаться, на несколько дней забыть об этом, гитару в руки не брать – спокойно заниматься домом, дачей, машиной, помогать жене в теплице или заниматься с детьми, с внуками куда-то поехать. Быть дедушкой, отцом, мужем – мне эти амплуа тоже очень нравятся. Те, кто полностью отдает себя сцене, часто плохо заканчивают. Либо остаются одинокими, никому не нужными людьми, либо сгорают раньше времени, потому что всё бросают в топку во имя искусства. Я их не осуждаю, но я хочу дожить до глубокой старости и попасть на свадьбу к внучкам.

– Все зависит от человека, исполняющего музыку. Он может быть аполитичным, а может иметь активную позицию. Среди моих знакомых есть и Саша Скляр, который всегда держит руку на пульсе политических дебатов, есть Слава Бутусов, от которого я вообще никогда не слышал, чтобы он о политике говорил, такое ощущение, что его вообще это не касается. Тут правил нет.

– Группа «Чайф» два раза принимала участие в таких политических агитбригадах, оба раза вполне осознанно. Недавно смотрел интервью Юры Шевчука у Дудя, он там говорил про концерты, на которые не ездил, что тогда ему предлагали $120 000 за концерт. Это он что-то путает, конечно, это фигня. Там нормальные деньги платили, но столько, сколько тогда наша группа стоила. Предлагалось 20 концертов, но мы и так их могли сыграть. Просто была ситуация, что или будет дедушка Ельцин, к которому много претензий, или будет г-н Зюганов, молодой неопытный политик, за спиной которого вплотную идут Баркашов, Анпилов (Александр Баркашов, Виктор Анпилов – российские политики. – «Ведомости»), ну просто Шариковы, такая банда Шариковых. И было понятно, что, как только он выиграет, они его сожрут и встанут и в хаос все бы превратилось. Поэтому выбор был осознанным. Нам уже тогда хотелось, чтобы появились новые люди, и сейчас хочется, но их не было – не за кого было болеть. И вдруг появляются в начале 2000-х «Союз правых сил», обаятельные, умные, неглупые. Вот тебе Ирина Хакамада, вот тебе Борис Немцов, вот тебе [Владимир] Рыжков, за ними стоит – я с глубочайшим уважением отношусь к нему – [Анатолий] Чубайс, он для меня как старший товарищ-консультант. Нам всем показалось – а почему бы нет? Вот они новые силы. И они нормально набрали тогда. Но как они этим распорядились? Ну никак. С тех пор мы ни в одной политической акции замечены не были. Нет персонажа, под чьи знамена хотелось бы встать.