Марина Брусникина: «Функция театра – удивлять и заставлять думать»

Новый главный режиссер РАМТа о том, как не обмануть зрительские ожидания
Главный режиссер Российского академического молодежного театра Марина Брусникина/ Андрей Гордеев / Ведомости

Этот театральный сезон Российский академический молодежный театр (РАМТ) начал с новости о том, что пост главного режиссера заняла Марина Брусникина – один из самых известных театральных режиссеров страны.

Ученица Олега Ефремова в Школе-студии МХАТ, Брусникина долгое время играла в мхатовском репертуаре как актриса. А позже начала ставить спектакли, многие из которых стали легендами, среди них – мхатовский «Пролетный гусь» по Виктору Астафьеву (в 2004 г. удостоился госпремии России и идет до сих пор) и «Дворянское гнездо» по Ивану Тургеневу (в 2011 г. получил премию Союза театральных деятелей «Гвоздь сезона»). Ее спектакли объединяет лиричная, почти интимная интонация, вдумчивость и внимательность к слову, акцент на актерских работах.

В интервью «Ведомостям» Марина Брусникина рассказала о том, для чего актеру нужно показать в театре себя настоящего, о чем и как нужно говорить с детьми и почему «Лето Господне» Ивана Шмелева важно ставить именно сейчас.

«С моей стороны было бы пижонством отказаться»

– Кто вам предложил стать главным режиссером РАМТа? И что вас заставило согласиться при вашей и без того невероятно большой нагрузке?

– Сейчас я уже могу пошутить на эту тему. «Заставили», видимо, вот эти кони за окном (из кабинета Брусникиной в РАМТе видна квадрига над портиком Большого театра. – «Ведомости»). А если серьезно, я не ожидала ничего подобного. Когда Алексей Владимирович (Бородин, художественный руководитель РАМТа. – «Ведомости») сделал мне предложение, он сказал такую фразу: «Марина, не хотите ли вы продолжить дело Марии Иосифовны Кнебель?» Он долго вынашивал это предложение, и для него оно важное. Мне не хотелось его разочаровывать, это большая честь для меня. И с моей стороны было бы пижонством отказаться. (Смеется.) Я сразу согласилась.

В РАМТе удивительная атмосфера, уникальная! В репертуаре невероятное количество спектаклей, поэтому артисты всегда в тонусе, относятся к своей профессии очень ответственно. Бородин умеет выбирать людей и говорить правильные слова. Часто от современных режиссеров слышишь: «Не важно, что ты понимаешь, я один вижу, делай, как я тебе сказал». В РАМТе такого не бывает. Бородин так разговаривает с людьми, что люди начинают чувствовать свою нужность, важность, сопричастность большому делу, театральному миру, воспитывающему зрителя. В данном случае – воспитывающему молодых людей.

И в целом у Алексея Владимировича получилось построить умный театр, вырастить своих зрителей. И это особенный зритель, который все принимает очень близко, остро. Он создал экосистему, в которой детьми занимаются, детям доверяют, где с детьми разных возрастов говорят на их языке. С детьми же вообще нужно быть очень честными. И говорить на равных, говорить о разном, а не как с дураками. Иначе они не захотят слушать. Алексею Владимировичу это все удалось.

– Модель управления театром «худрук – главный режиссер» любят далеко не все. Она как будто подразумевает двуначалие. Что вы думаете об этом? И как вы видите задачу главного режиссера?

– Думаю, дело в том, что Бородин – один из тех в общем-то немногих и редких людей – художников, которые думают о будущем, делают все ради него. Очевидно, он хочет воспитать рядом человека, организовать дело так, чтобы то, чему он служил все это время, не пропало зря. Удивительный в этом смысле человек. Лично у меня нет никакого повода и желания в чем-то соперничать с Алексеем Владимировичем. Мне хочется не разрушить, а аккуратно-аккуратно помочь.

– У вас есть четкий план действий или сейчас пока период притирки?

– Конечно, я понимаю свои задачи, но и процесс притирки тоже имеет место быть. Я такой человек, что должна в себя сначала все вобрать, вместить, осознать. Сейчас я смотрю репертуар. Пока подробнее не хочу рассказывать.

– Последние 14 лет вы были помощником худрука МХТ им. А. П. Чехова. Продолжите ли работу в этом театре?

– Нет, я ушла из МХТ. Это большие жизненные перемены. Но мой уход не означает, что я исчезну из МХТ. Понятно, что друг от друга никуда не денемся. (Улыбается.) Сейчас я готовлю там юбилейный вечер (в этом году МХТ им. А. П. Чехова отмечает 125-летний юбилей. – «Ведомости») по замечательной книге «Письма в Художественный театр».

«Мне хочется сделать спектакль про генетическую память»

– Ваша недавняя премьера в РАМТе, спектакль – посвящение рамтовским «старикам» «Здесь дом стоял», – это ваша идея?

– Это идея Виктора Панченко (актер РАМТа. – «Ведомости»), который предложил ее Алексею Владимировичу Бородину, и он согласился поставить в репертуар. Мы очень долго делали этот спектакль. Идея была показать не персонажей, а именно людей. При этом не рассказывать их биографию. Изначально я поставила актерам задачу – рассказать о памятных вещах из детства – абажурах, салфетках, старых фотографиях... А за этими, казалось бы, только рассказами про вещи возник невероятный, колоссальный объем жизней и судеб.

Со стороны может показаться, что документальная постановка – это легко. Но это огромная работа – собрать, написать, отредактировать. Вместе с Витей и драматургом Андреем Стадниковым, с которым мы много работали в «Мастерской Брусникина», собирала всю эту бездну информации у старшего поколения артистов. Потом Андрей уже собирал всю эту конструкцию.

– Как артисты старшего поколения приняли эту идею?

– Кто-то ушел с первой репетиции, хлопнув дверь. Кто-то ушел позже. В основном это было обусловлено нежеланием понять и вникнуть, почему на сцене вдруг нужно показать себя настоящего. Что-то вроде: «Это же не моя профессия – про себя рассказывать. Я артист. Дайте мне роль, текст, костюм. И только это театр, все остальное – нет. Почему я должен с вами делиться тем, что мне важно?» Приходилось очень долго разговаривать. Даже в той команде, которая у нас осталась, замечательной, было много сложностей. До сих пор много, но мы их преодолеваем. Мне кажется, они все-таки поверили в то, что такая форма театра интересна, нужна, важна. И мне очень нравится, что они (участники постановки. – «Ведомости») абсолютно разные – внешне, по манерам, в судьбах и мышлении. В спектакле нет единства и не должно быть, как нет его в жизни.

– Дальше у вас в планах спектакль по роману Ивана Шмелева «Лето Господне». Почему именно эта книга?

– Это одна из моих самых любимых книг. Давно хочу поставить по ней спектакль. Она довольно сильно эмоционально меня поразила в свое время, и в данный момент я с ней живу. С Алексеем Владимировичем мы про эту постановку говорили пять лет назад. Сейчас все сошлось. И мне кажется, именно сейчас и именно в РАМТе надо делать «Лето Господне». В центре повествования – мальчик, становление его души, ее взросление. Мне хочется сделать спектакль про генетическую память, про Москву, которой больше нет.

– Как все, что вы сейчас перечислили, перекликается со всеми темами РАМТа – семья, поколение, прошлое и будущее.

– Да, абсолютно. Еще важно отметить, что это история про разрушающийся мир. И детский разрушающийся мир, и мир вокруг. Посыпался кусочек – и все рассыпалось, как в мозаике. Разрушающийся прекрасный мир.

«У «Практики» есть свой зритель»

– Пост худрука театра «Практика» вы не оставляете. Как обстоят дела у этого театра? Какие планы на сезон?

– Надеюсь, все хорошо. (Смеется.) Мы уже «собрали» сезон, все планы сверстаны. Непосредственно сегодня я пришла к вам с прогона премьеры одной из постановок. Это замечательная документальная пьеса «Кровоизлияние в МОСХ» по реальным документам – стенограмме посещения Хрущевым выставки в Манеже «Новая реальность». Этот визит привел к разгрому художников-авангардистов и приблизил закат оттепели. Интересный материал, и спектакль, мне кажется, получился. Поставил его Юрий Печенежский. Новое имя для Москвы. Следующая премьера будет у Юры Квятковского (известен по таким постановкам в «Практике», как «Это тоже я. Вербатим», «Занос», «Пограничное состояние» и т. д. – «Ведомости») – он ставит современную пьесу «Расскажи мне про Гренландию». Речь об учительнице, которая приезжает в провинцию преподавать. Очень жесткая пьеса, в традициях «Дорогой Елены Сергеевны».

– Театр «Практика» начинался как театр современных текстов. Этот подход сохранился?

– Да, он и сейчас такой. У «Практики» есть свой зритель, которому нужен именно такой современный театр и такой язык. Мне кажется, мы не очень его разочаровали. За те пять лет, что я являюсь художественным руководителем, случались разные вызовы – пандемия, временный переезд в абсолютно не театральное пространство Музея Москвы, ремонт, обратный переезд. Но нам удалось главное – мы не утонули, не исчезли, не растворились, а удержали интерес зрителя.

– Как вы понимаете словосочетание «современный театр»? Что это за театр?

– Дмитрий Брусникин (супруг и экс-руководитель «Практики», скончался в августе 2018 г. – «Ведомости») гениально отвечал на этот вопрос: «Современный театр – это современный театр». На самом деле это театр, который слышит время. Говорит о проблемах времени. Это театр, который не закрыт, пытается искать ответы.

– Кажется, такая концепция подходит и «Практике», и РАМТу...

– Безусловно, это современные театры. Просто очень разные.

«Люди хотят ответов и впечатлений»

– С какими темами и смыслами, по вашим наблюдениям, театры работают сегодня?

– Мне кажется, сегодня театр смотрит не вперед, а назад в смысле репертуара, литературы и драматургии. Но это понятно. Все зависли в растерянности. Но одно в театре понимают точно: что надо работать и главное – это ради кого надо работать. Ради людей. Люди хотят ответов и впечатлений.

– Какие тенденции в сегодняшнем театре вам импонируют, а какие совсем нет?

– Я очень не люблю, когда скучно. Еще очень не люблю, когда «надо только так». Причем и с точки зрения традиционного театра, и с точки зрения модного театра тоже. Я люблю театр не концептуальный (хотя это тоже все обогащает театр, безусловно), а живой. Когда что-то происходит между людьми на сцене и в зале. В целом люблю – когда про людей. Наверное, так воспитана Олегом Ефремовым.

– Не могу не задать вопрос про женскую режиссуру. Как вам кажется, она сильно отличается от мужской? Есть даже мнение, что это недорежиссура – женщины не способны отключиться от семьи, к примеру.

– Я не люблю делить людей искусства на мужчин и женщин. Мы все люди, личности, которым есть что сказать или нет. А по поводу «недорежиссуры», если следовать этой логике, то, значит, бывают «недохирурги» и «недоучителя».

– Были у вас периоды, когда вы разочаровывались в деле своей жизни, не хотелось никакого театра?

– Нет, никогда. Наверное, потому, что я всегда работала в нескольких местах. (Смеется.) Мне как-то некогда разочаровываться.

– Как бы вы сейчас обозначили функцию театра? Задавать вопросы? Утешать?

– Функция театра всегда одна и та же – удивлять и заставлять думать. Это такое место, где люди смотрят на жизнь разными глазами, но все равно они вместе. На них здесь, безусловно, воздействует энергия единения. А людям она необходима. И конечно, театр – это возможность попасть в другой мир. Это, наверное, самое главное. Театр расширяет пространство твоей личной жизни.