Евгений Каменькович: «Театр должен развиваться вместе с новой драматургией»

Режиссер и педагог Евгений Каменькович с 2012 г. руководит «Мастерской Петра Фоменко» – легендарной театральной площадкой, отметившей в 2023 г. свое 30-летие. За годы своего существования «Мастерская» неоднократно становилась лауреатом театральных премий «Золотая маска», «Чайка», «Гвоздь сезона», участвовала в Венецианской биеннале, фестивале в Авиньоне, фестивале в Линкольн-центре в Нью-Йорке и др. Спектакли-легенды «Мастерской» – «Волки и овцы», «Семейное счастие», «Война и мир», поставленные ее основателем Петром Фоменко, – десятилетиями собирают аншлаги.

Среди самых ярких работ самого Каменьковича – «Язычники» по Яблонской в Театре им. М. Н. Ермоловой, «Горбунов и Горчаков» по Бродскому в «Современнике», «Самое важное» по Шишкину, «Улисс» по Джойсу, «Двадцать третий» по Ремарку в «Мастерской Петра Фоменко». Каменькович известен любовью к «большой прозе», он берется за самые несценичные произведения, благоволит новой драме. А его режиссуру отличает неспешность, ироничность, тонкое чувство слова и пристрастие к театральному гротеску.

В интервью «Ведомостям» Евгений Каменькович рассказал о том, зачем ему понадобилось менять действо гоголевской комедии «Женитьба» в своей недавней премьере – спектакле «Совершенно невероятное событие», как ему удается сохранять наследие Петра Фоменко, а также где он ищет новые идеи для постановок.

«Где Гоголь, там всегда мистика»

– Это длинная история. Начнем с того, что без Гоголя, возможно, «Мастерской Петра Фоменко» и не было бы. Когда все мы были молоды, ничего, кроме театра, никого из нас не интересовало. В этот самый прекрасный период в жизни Сергей Васильевич Женовач поставил с «фоменками» «Владимира III степени». Спектакль стал легендой. Олег Павлович Табаков, который, надо заметить, не писал рецензий, написал статью про нашего «Владимира». Уникальный случай. С тех пор Гоголь нас не отпускал. Позже Петр Наумович Фоменко выпустил спектакль по черновикам второго тома «Мертвых душ» – «Чичиков. Мертвые души, том второй». Там была сцена, которая, на мой взгляд, должна войти во все учебники режиссуры, когда Гоголь (его блестяще играла Галина Тюнина) в финале укачивал Чичикова, как ребенка. Была в нашей биографии и радиоавантюра по Гоголю, когда мы за три дня репетиций сделали радиоспектакль по «Женитьбе».

Несколько лет назад Федор Малышев поставил спектакль «…Души», в котором очень много интересных открытий. Дама, приятная во всех отношениях, например, решена как Панночка, Коробочка в исполнении Розы Шмуклер выглядит совершенно как fame fatale, а старый кучер Селифан – молодой герой, читающий письма автора. В общем, Гоголь в «Мастерской Фоменко» всегда сопровождался открытиями. Это никогда не повтор чего-то, что уже было.

О «Женитьбе» же речь шла давно, но поставить ее сейчас предложила Мадлен Джабраилова. Я с Мадлен не репетировал с 2006 г., со времен спектакля «Самое важное». За эти годы в ее жизни много чего произошло, в частности она стала педагогом во ВГИКе. И когда у нас начались репетиции, я поразился ее педагогическому мастерству. Мадлен оказала мне неоценимую помощь: пока я кричал, ругался, она тихонечко помогала всем, особенно молодым артистам. У меня возникало ощущение, что она знает выход из любой тупиковой ситуации на сцене.

В составе «Женитьбы» она единственная из тех, кто играл во «Владимире III степени». И что-то она «притащила» в наш спектакль оттуда: например, позаимствовала знаменитые ругательства вроде «сморчки кроткобрюхие», еще и своих добавила. (Смеется.) Еще одна ее затея – выдающийся выход к зрителю. Ее сваха врывается в зал, идет по рядам и попутно раздает свои визитки с точным адресом на Гороховой улице.

Такими же равновеликими помощниками для меня в этой постановке стали Юрий Буторин, который играет Кочкарева, и Иван Вакуленко, которому досталась роль Подколесина. Помимо того что Иван композитор, у него явный драматургический дар и прямо-таки биологическое чувство словесности. У меня не поворачивается язык сказать, что у Гоголя были недоработки, но в пьесе все-таки есть места, которые мы деликатно усовершенствовали.

– Да, безусловно. Но сватовство – сюжет актуальный во все времена. Главной героине – Агафье Тихоновне 27 лет (по нашим меркам, это как 47). Ее отец купец третьей гильдии, а значит, человек с достатком. Здесь мы обострили предлагаемые обстоятельства. «Добавили» к их имуществу салон венчальных платьев и фотоателье. Сам дагерротип был запатентован в Париже в 1839 г., а в Петербурге первые фотомастерские появились в начале сороковых. «Женитьба», которую Гоголь начал писать в 1833 г., была опубликована в 1842-м. Вывод – у купцов Купердягиных вполне могло быть свое фотоателье.

– На предыдущем курсе нашей с Дмитрием Крымовым мастерской в ГИТИСе учился Сергей Окунев (сейчас он в режиссерской магистратуре). В качестве одной из самостоятельных работ он показывал отрывок из «Женитьбы», в котором Подколесин видел в фотоателье бесконечное количество невест. Мы эту идею модернизировали – мне показалось правильнее, что фотографируют не невест, а женихов. И во втором акте, когда Агафья пытается выбрать, какой жених ей ближе, она выбирает их по фото.

Где Гоголь, там всегда мистика. А искусство дагеротипа – оно абсолютно мистическое. Кстати, такие дагеротипические фотографии, оказывается, можно изготовить и сегодня. Что мы и сделали специально для спектакля. В этом нам помог фотограф Иван Михайловский. Я первый «пожертвовал собой». Это что-то завораживающее, настоящий ритуал: сначала 30 минут ты должен сидеть, не шелохнувшись, потом при тебе все это проявляют на стекле… Наш художник Ирина Корина поняла, как сильно меня это увлекло, и помогла воплотить идею на сцене.

– Она потрясающая: принимала участие в многочисленных выставках, преподает в «Школе Родченко», в магистратуре ГИТИСа. С ней было чертовски интересно работать. Я человек театрального производства, а она – художник в глобальном смысле слова. И она как-то совсем по-другому мыслит.

– Петра Наумовича предугадать было невозможно. Он никогда ничего не запрещал, но, если ему что-то в театре не нравилось, все без слов это понимали.

«Весь дух Фоменко в этом»

– Это трудный вопрос. Прежде всего в людях. Безусловно, Мадлен Джабраилова является продолжателем традиций Фоменко. А также Юрий Буторин и Иван Вакуленко – это ребята из первого стажерского набора, они репетировали с Петром Наумовичем. Алексей Колубков – «наследник по прямой»: именно Леша ввелся в «Семейное счастие» после ухода из театра Сергея Тарамаева. Федор Малышев пришел в театр, когда был жив Фоменко, но не репетировал с ним. Тем не менее на наших семейных капустниках именно Федор, по-моему, лучше других чувствует фоменковский дух и ведет фоменковскую линию. Может быть, потому что он очень музыкальный. А как говорил Мейерхольд – режиссер обязан быть музыкантом. Петр Наумович точно им был. Так слышать все, так ставить интонации, как Фоменко, не умел, наверное, никто! Еще мне кажется, что никто так не «копался» в человеческих взаимоотношениях, как это делал Фоменко. Мы стараемся продолжать это делать в меру своих сил. В труппе много «людей-нутрянщиков», как я их называю. Это Галина Тюнина, сестры Кутеповы, Полина Агуреева, Карэн Бадалов, Кирилл Пирогов, Евгений Цыганов. Все это лучшие ученики Фоменко.

– То, что они до сих пор вместе. Поверьте, такое количество лет прожить вместе непросто. Многие не выдерживают. А мы уже 30-летие отметили. Еще, я надеюсь, нас отличает перфекционизм. Не люблю это иностранное слово, но не знаю, каким аналогом его заменить. Ну, допустим, «дотошность». Например, Мадлен Джабраилова весь свой реквизит в спектакле придумала сама. Она играет в «Совершенно невероятном событии» сваху. И я очень люблю сцену, когда она из сумки вытаскивает саквояж, из саквояжа ридикюль, из ридикюля коробочку, из коробочки почему-то утку, из утки почему-то пудреницу, потом карточки женихов и т. д. (Смеется.) Это не просто критический или психологический реализм, весь дух Фоменко в этом. Он в той необъяснимой мистике, без которой не только Гоголем, но и театром заниматься невозможно.

– «Семейное счастие» Льва Толстого. Петр Наумович так расставил акценты, что смотреть на сцену и не думать про собственную жизнь невозможно.

– Это целиком заслуга нашего директора, Андрея Михайловича Воробьева. Он сражался за спектакль отчаянно, несмотря на мнение скептиков. В сердцах он любит повторять, что, если у нас все будет плохо, будем каждый день играть «Волки и овцы», и тогда снова станет хорошо. (Смеется.) Спектакль уникальный, штучный. После трагической гибели Юры Степанова все думали, что играть мы его больше не будем. В этом была невероятная мудрость Петра Наумовича – позвать на роль, которую играл Юра, Алексея Колубкова. Он смог в этот спектакль войти, повторить рисунок роли и очень много добавить от себя.

Потом настал момент, когда актрисы спектакля стали убеждать меня, что их возраст ролям больше не соответствует. Галина Тюнина поступила мудрее остальных, никому не мешая и не привлекая внимания, организовала ввод Марии Андреевой на свою роль Глафиры. Карэн Бадалов очень трогательно передал роль Илье Любимову, буквально каждый сантиметр ему показал. А поскольку Илья человек харизматичный сам по себе, мне кажется, мы получили нового роскошного Беркутова.

– Рисунок ролей, который выстроил Фоменко. Там нет грандиозных декораций, пышных костюмов, великого музыкального решения. Только отношения между людьми. Островский – это наш Шекспир. И сегодня, во времена товарно-денежных отношений, «Волки и овцы» звучат особенно актуально и свежо. Пьесу много кто ставил и ставит, в Москве можно увидеть десятки версий. Нашу, мне кажется, отличает то, что это Островский, сделанный, как Тургенев. Ни одной жирной краски, только лирика и нежность.

«Жизни не хватит все это поставить»

– На Старой сцене ориентировочно в мае сыграем «Божественную комедию» Данте. Только такой, по-хорошему сумасшедший человек, как Юрий Титов, наш актер и режиссер, мог на подобное решиться. (Смеется.) С ним вместе работает художник Мартын Степанов, выпускник нашей мастерской в ГИТИСе. Это их второй совместный спектакль. Первым был очень удачный «Подарок» по Мопассану. «Божественная комедия» – очень непростая работа, осложненная тем, что нет современных переводов. Честно говоря, я не верил, что они добегут до конца. Но, кажется, Юрий нашел нужный ход. Впрочем, не буду раскрывать карты.

На лето в планах – совсем рисковая затея. Федор Малышев ставит есенинского «Пугачева». Сценограф – Евгения Шутина, о которой мне рассказал мой любимый театральный художник Александр Боровский. Женя с последнего выпуска Олега Шейнциса, очень важного человека для русского театрального искусства. У нее на сайте можно посмотреть все работы. Они потрясающие.

Осенью, надеюсь, Иван Поповски приступит к репетициям спектакля по Достоевскому. Название пока не скажу.

– Я внимательнейшим образом смотрю за тем, что и как происходит на режиссерском факультете, и вообще стараюсь смотреть все премьеры в Москве, т. е. знаю всех. Как только мне покажут нового молодого гениального режиссера – я тут же приглашу его к нам, как делал это и ранее. Кирилл Вытоптов, к примеру, поставил у нас «Мамашу Кураж», Олег Глушков – «Моряки и шлюхи», Егор Перегудов – «Опасные связи». Крымов, как только освободился от работы в Школе драматического искусства, сразу поставил у нас «Дон Жуана».

А то, что ставят артисты, не знаю, чем это плохо? Это же все выстраданное и потому – живое. Нам в наследство досталось гениальное изобретение Фоменко – вечера «проб и ошибок», когда артисты театра показывают самостоятельные работы, этюды, эскизы. Чему-то из этого потом дается ход, рождается спектакль. «Мастерская Фоменко», наверное, один из немногих театров, который поддерживает любую инициативу снизу.

– Когда меня спрашивают об этом, я рассказываю одну историю. Как-то раз на сборе труппы Рустэм Юскаев – один из основоположников нашего театра – спросил у Петра Наумовича, что мы будем ставить. Петр Наумович ответил: «У меня есть список!» И тут же продиктовал 40 названий. На следующий год Рустэм его уже не спрашивал. (Смеется.) Это я к тому, что «портфель» спектаклей, о которых мечтается, у нас внушительный. Жизни не хватит все это поставить.

– Не секрет, что новую драматургию в этом театре любит один только Каменькович. (Смеется.) Если серьезно, мы надеемся, что замечательный современный автор Ольга Мухина про нас не забудет и напишет новую пьесу специально для «Мастерской». Я лично читаю пьесы «Любимовки» и всех драматургических конкурсов, которые у нас существуют. Внимательно слежу за Николаем Колядой и его школой. Удивлен, почему Коляде до сих пор не дали Нобелевскую или хотя бы Государственную премию. Он породил огромное количество прекрасных драматургов. Как никто другой в стране. Другое дело, что сейчас в большинстве случаев новые пьесы остаются «в подвалах», в маленьких театрах. Я категорически с этим не согласен. Мне кажется, театр должен развиваться вместе с новой драматургией.

– Мы уникальная страна, в которой больше тысячи театров. И в основном государство содержит все эти театры. Поверьте, такого нет нигде в мире. Театр жив! И если начальство перестанет реагировать на доносы, то будет еще живее. Я не понимаю, почему из-за писем совершенно посторонних людей сегодня могут закрыть спектакль. Очень не хочется возврата к цензуре, делать из театра агитационную машину глупо.

– Роль театра, она, с одной стороны, вроде никогда не меняется, а с другой – меняется все время. Театральная эстетика меняется каждые пять лет. Так говорил наш учитель Гончаров. Хотя я думаю, меняется еще чаще.

«Сегодняшняя театральная молодежь – пытливая»

– Бесконечное число платных школ и техникумов, которые выпускают огромное количество актеров. Я, наверное, не имею права говорить, я в этих заведениях не был, но моя интуиция подсказывает, что это невозможно. Как и соотношение – 5 мальчиков и 55 девочек на курсе. Это позорит театральное образование, и я не знаю, что с этим делать. Мне могут ответить, люди платят деньги, имеют право. Но совесть какая-то должна быть.

Кроме того, я ратую за институт вольнослушательства. Пусть не очень большой, но он нужен. В жизни бывают разные обстоятельства, кто-то захотел поменять профессию, кто-то, наоборот, понял, что театр – это не его. Мне кажется, в театральном образовании, как в спорте, должен быть дублирующий состав.

– Для меня главное, чтобы ребята были талантливыми и разными. Много лет не могу хорошего толстяка найти. (Смеется.) «Баскетболистов» много хороших, а толстяка почему-то нет. Я не боюсь возрастных людей. А с недавнего времени еще и гендерного перекоса. В этом году взял в режиссерскую группу на бюджетные места только девочек. Предыдущие годы я женщин «уничтожал», как мог, но с каждым новым набором это получалось все хуже. (Смеется.)

– Бесстрашию. Они не боятся отсекать в классике второстепенное. Я сам раб текста, мне это сложно. Но жизнь идет вперед, и идет стремительно. Раньше в шахматы играли четыре часа, а сейчас 15–20 минут от силы. Времени нет ни на что. Я не утверждаю, что надо ставить короткие спектакли, но надо уметь слышать время.

– Сегодняшняя театральная молодежь – пытливая, рисковая и образованная. Интернет в этом смысле дает большие возможности. Я, когда поступал в ГИТИС, был наивным до неприличия. И когда я смотрю на тех, кто приходит поступать, не перестаю удивляться уровню их подготовки. Все прошли через студии, кружки, молодежные театры. Жизненного опыта, конечно, не хватает, но он неизбежно придет. А пока у них есть самое главное – знания и талант. И если ребятам не обрежут крылья, смею верить, что у российского театра большое будущее.