Господь поставил нам "двойку"
В январе 1999 г. Юрию Любимову была вручена премия "Триумф" - не за заслуги "вообще", а за последние премьеры, которые Любимов выпускает с завидной частотой. Как правило, его новые спектакли - это реализация давних замыслов, которые до эмиграции режиссер по разным причинам (чаще всего идеологическим) не мог осуществить.
Сейчас воплощается едва ли не самая его заветная мечта: Любимов начал работать над "Хрониками" Шекспира. Премьера намечена на декабрь.
- Шекспировские "Хроники", которые вы сейчас ставите, не так широко известны, как, к примеру, "Король Лир" или "Отелло". Почему вы их выбрали? - Зачем же без конца делать одно и то же? Для меня "Хроники" - это возможность выразить театр через поэзию, а не через коллизии. Мне важно, не кого убили, и кто встал на престол, - мне важна форма. Дело в том, что театр Шекспира - это величайшая мистификация: с эстетикой античности, с использованием традиций греческого театра.
- Ваши спектакли, тем не менее, помимо эстетического характера всегда содержат социальную направленность.
Надо понимать, что и новая постановка будет актуальной для сегодняшней России? - Истории всех государств очень похожи. Те же интриги, те же убийства, месть - все одно и то же. Я за фразу Брехта: "За последние 14 столетий мало что изменилось".
- Вы можете определить, где проходит граница недопустимости диктатуры в жизни и необходимости ее в театре? - Театр - это диктат по форме, а тоталитаризм - это диктат по существу. Мой диктат личность не портит, а их диктат личность уничтожает, ее перемалывает.
- Ваш последний спектакль "Марат и маркиз де Сад" утверждает, что государство это сумасшедший дом. Как вы думаете, возможно ли вообще существование нормального государства? - В ранней стадии это были Афины, потому что это был маленький город. Но такое государство сохранялось недолго, до тех пор, пока не столкнулось с необходимостью убрать "диссидентствующего" Сократа.
Ему было предложено или покинуть государство, или уйти из жизни. Если вы помните, он выбрал второе. Видимо, нет, не может быть государства, не подавляющего личность. Природа человека такова, что за 2000 лет земного существования нам Господь поставил "двойку". И, по моему убеждению, нам с "двойки" на "тройку" не перейти. Вспоминается армянский анекдот: "Ну будет же когда-нибудь лучше? - Нет, лучше уже было".
- Почему для "Марата... "вы выбрали форму трагического мюзикла? - Я избрал форму трагифарса, потому что считаю это одной из труднейших форм в искусстве, и,если что-то вышло, доволен.
- Кажется, этот спектакль перекликается по каким-то узловым моментам с кинофильмом Германа "Хрусталев, машину! ".
- Да, этот фильм тоже в жанре трагифарса. Мне он очень понравился.
Он сделан в таких полутонах, что только разбирающиеся люди способны понять, что это очень интересное явление искусства. Я знаю, что Герман вообще не любит театр, но он был у меня и сказал, что "Марат... "ему понравился. Эти вещи разные по выражению, но похожи по внутреннему содержанию.
- Несмотря на трагизм "Марата... ", спектакль доставляет удовольствие. От просмотра кинофильма Германа можно получить удовольствие? - На мой взгляд,,там нет такой надсадности и безвыходности, что удавиться хотелось бы. Это есть, к примеру, в фильме Пазолини "Сто дней Содома и Гоморры". Когда его смотрел, я еще подумал, что самого режиссера ждет трагический конец. Так потом и случилось: он умер страшной смертью. По фильму было видно, что это совершенно сгоревший и опустошенный человек, который не хочет жить. Но это был огромный талант, и,по-моему, только так можно оставить какой-то след в искусстве.
- Мне показалось, что, режиссируя во время спектакля "Марат... ", вы выступаете чемто вроде древнегреческого "бога из машины"? - Я и в "Шарашке" веду весь спектакль в лице Сталина. У нас вообще был один спектакль в форме открытой репетиции, который потом закрыли начальники. Мы имеем право свои этюды показывать. На мой взгляд, этюды художника Иванова к "Явлению Христа народу" лучше самой картины. Тогда перед началом спектакля было сказано зрителям: "Кто не хочет, может уйти - в конце зала сидит кассирша и вернет деньги за билеты". Один зритель как-то встал и сказал: "Вот еще, надо мне какую-то репетицию смотреть". Зал захохотал.
- Но когда после премьеры "Шарашки" на сцену вышел Солженицын, заявил об отказе от ордена, кто-то заметил, что он "стал женихом на вашей свадьбе".
- Он и есть жених, а спектакль был ему подарок, а раз подарок ему понравился, то мы довольны.
- Во Франции вышла огромная книга о вас, об истории театра, а мы, насколько я знаю, имеем возможность узнавать о театре исключительно из книги Золотухина "На плахе Таганки".
- Это действительно очень обидно, но, к сожалению, это не от меня зависит. Что касается книги Золотухина, я начал ее читать и бросил - стало противно. Столько лет я с ним работал и не думал, что это такой мелочный человек.