Фильм из страны, которой нет
Настоящее кино всегда произрастало из большой войны. Вот уже 10 лет как поколение белых режиссеров-титанов, видевших войну, отошло в мир иной. С тех самых пор кинематограф, который принято считать большим, душит зноем, хрустит белым песком и опутывает вязью непонятных алфавитов, смещаясь к центрам боевых действий.
Арабы с евреями махнулись чувством юмора: что от нас ушло, то к нам пришло. Все, конечно, помнят эту полувопросительную интонацию, глаза пожилого сеттера с иудейскими скорбями на дне, горестно просеянный песок с крупицами местечковой мудрости и нервное жванецкое притоптывание, когда плохо доходит. Где та интонация, ребе? Где она, я спрашиваю? В Израиле подрастает второе поколение распальцованных жлобов, которые на "ты" с оружием, много и калорийно кушают, и им хорошо кроме шуток. Интонация вместе с глазами и горем отошла по наследству к арабам. Теперь они уже пожимают плечами, глядя на солнце: Боже, ты видишь это? Ну-ну.
Араб Элия Сулейман написал, поставил и сыграл главную роль в фильме "Божественное вмешательство", который даже трагикомедией не назовешь. Трагикомедия - это такой семидесятнический жанр, в котором грузину плохо, папа болеет и не узнает, а грузин всем скорбям назло бьет в бубен и созывает соседей на хаш, чем и утверждает вечную жажду жизни. Арабу тоже плохо, у него тоже в Иерусалиме умирает папа, но араб не танцует и не поет, а мыкается в длинной очереди к армейскому КПП меж Рамаллой и тем Иерусалимом, похабной и маетной, как все пограничные автоочереди к жадным и глумливым людям в форме. А еще у него в Иерусалиме любовь, но она тоже арапка, и ей не положено в Рамаллу, а ему к ней, и встречаются на загонном паркинге возле все той же клятой вышки с пулеметом, как студенты из чопорных семей.
То есть нельзя туда-сюда не совсем, а на усмотрение блокпоста. И машины скапливаются в знойную пробку ждать усмотрения. А усмотрители куражатся. Как на века сказал про своих Веллер: "Дали силу и власть дитю забитого народа".
Соловый от жары еврей, с пулеметной вышки измывающийся над ближним, - такое в кино не часто увидишь. Как-то в предыдущие 2000 лет все складывалось немного наоборот, и на встречные инциденты закрывали глаза. Особенно учитывая, что кино бывает либо русским, либо американским, а и там и здесь у евреев исторически сильные позиции. В том смысле, что евреи нам братья родные, и очень многие мы - они и есть, а арабы и в лучшие времена были сильно-юродные.
Так вот теперь в видах мультикультурализма - юродный араб снял кино, и редкие, но частые кадры сионистских бестактностей просочились в гиперпространство. Хотя фильм совершенно не о них, а о той философичной флегме, что разливается в жилах на жаре и беспределе и очень веселит сторонние белые нации в фильмах, скажем, Такеши Китано. Статичный кадр, неподвижный японец в черных очках, звук едущей машины, визг, скрежет, черные очки, молчание. Встает, выбегает из кадра, возвращается с новеньким бампером. Опять куда-то смотрит. Белым смешно.
Сулейман очень хорошо смотрел Китано. Белым смешно, когда от морока и зноя он пускает через границу автономии красный шарик с нарисованной нахальной мордой Арафата. Или когда на стрельбище ЦАХАЛа снайпера с каменными лицами начинают плясать гарлемский рэп без отрыва от пальбы. И когда арабская девушка-ниндзя из диких сказок Чена Кайге Имоу устраивает им пекинский балет и полную джамахирию. А перебрасывание мешков с мусором на соседский газон и долгое укоризненное молчание в никуда прямо отсылает к раннему Иоселиани и "коротышкам" про трех грузин-асфальтоукладчиков.
Юмор делает то, что полвека не выходило у шейхов и шахидов. Когда арабы качают права на ассамблеях, им легко и без угрызений напоминают, кто первый начал и кто бабушку зарезал. Когда они смеются на свои большие неприятности - возникают непрошеные мысли о том, что стрелять в детей, кидающихся камнями, а после этого объявлять это богоугодным делом на высших раввинатах - еще большее свинство, чем взрывать себя в многолюдной толпе в подарок пророку. Как и уничтожить террористов вместе с семьями по принципу "от осинки не родятся апельсинки".
И Чечня здесь ни при чем, потому что на нее мир с самого начала смотрел глазами угнетенного исламского меньшинства. В отличие от Ближнего Востока, где в пользу Израиля всегда работали оборонная правота и сильные исторические позиции в конкурирующих сверхдержавах. Там меньшинству слово дали впервые - немудрено, что адвоката слегка заносит, а у заколдованной ниндзевской девушки нимб из выпущенных в нее сионистских пуль. Да, перебор, но все равно смешно и местами даже убедительно. Все-таки оккупация не становится цивилизованной от того, что она справедливая. Восточные немцы уверяют, что как раз даже наоборот.
"АллаХверды", - сказал араб грузину, принимая чашу со слезами и нектаром.