Жизнь не продолжается
Короткая история гробовщика, который похоронил жену, затосковал и вдруг понял, что вся его жизнь была сплошным убытком, прочитана Гинкасом так, что выделено, кажется, всякое слово и нельзя не почувствовать, что слова эти единственно правильные и расставлены в наилучшем порядке - совсем как гробы на сцене, из которых Сергей Бархин выстроил целый городок: можно в нем жить, но умирать, конечно, сподручнее. Тихонько, как жила, помрет здесь Марфа (Арина Нестерова) - Яков прихватит жену поперек живота и понесет как доску. Глеб Фильштинский поставил в этом деревянном мире какой-то совершенно особенный свет - он высвечивает все до последней стружки и заставляет договаривать самые важные вещи до конца и с полной определенностью. Да, жизнь дается человеку один раз и после нее ничего уже не будет - в этом Чехов и Гинкас единодушны. Если после "Черного монаха" в названии трилогии "Жизнь прекрасна. По Чехову" слышался перво-наперво сарказм, то после "Скрипки Ротшильда" - стоицизм, которого Гинкас требует и от своих зрителей. Можно, наверное, сказать, что Валерий Баринов, приглашенный Гинкасом из Малого театра, играет (и великолепно играет) предсмертное прозрение гробовщика как его новое рождение, но тут у нас, в конце концов, не религиозная драма. Умрет гробовщик, и не будет ему никакой жизни вечной - и нам с вами, между прочим, тоже.
Тюзовская сцена сплошь уставлена гробами - новенькими, свежевыструганными, можно сказать, нарядными. Ужас и красота в "Скрипке Ротшильда" пригнаны друг к дружке как-то особенно крепко и ладно - как, быть может, один только Гинкас умеет.
Трилогия Гинкаса называется "Жизнь прекрасна. По Чехову". В нее входят "Дама с собачкой", "Черный монах" и "Скрипка Ротшильда". "Монах" был первым, но теперь, когда готовы все три спектакля, перечислять нужно, конечно, именно в таком порядке.
Две первые части в ТЮЗе играли на балконе, финальную Кама Гинкас и художник Сергей Бархин вынесли на сцену, где в "Даме с собачкой" было море, а в "Черном монахе" - пропасть, куда монах манил сходящего с ума профессора Коврина.
Три чеховских спектакля Камы Гинкаса идеально срослись в единое целое, и целое это превосходно, но какое удовольствие наблюдать за деталями! Вспомнить, например, как в "Даме с собачкой" на стене висела скрипка, намекая на финал трилогии. Или приметить лодку, бывшую в том же спектакле частью черноморского пейзажа, а теперь затесавшуюся меж гробами: ну вот мы, стало быть, и приплыли. И не забыть бы, кстати, как Игорь Ясулович изображал монаха-галлюцинацию - в новом спектакле он играет того самого музыкантишку Ротшильда, который "даже самое веселое умудрялся играть жалобно" и которому умирающий гробовщик Яков завещал свою скрипку, хотя прежде Ротшильда и всю его нацию ненавидел и презирал. Ясулович, конечно же, опять в черном, нарочито нелеп и снова служит кем-то вроде вестника - прибегает, несуразный и суетливый, с длинными пейсами, и все куда-то зовет: мол, кланялись вам Моисей Ильич и велели вам зараз приходить к нам. Яков его гонит: "Что ты лезешь ко мне, чеснок? " Но понятно, что идти придется скоро и совсем не к Моисею Ильичу. Маленькая роль Ротшильда, кажется, из тех же замечательных грустных шуток, что и скрипка, которая у Гинкаса превратилась в пилу: Яков, может быть, и очень хорошо играл, не хуже, чем строил гробы, но в оркестрике за 50 копеек в день на скрипке действительно можно разве что пилить.
Стоицизм, однако, есть не только позиция Камы Гинкаса, но и замечательное свойство его режиссуры - в том простом и даже веселом смысле, который применительно к "Скрипке Ротшильда" вполне можно описать поговоркой "Помирать, так с музыкой".