Без галстука
Роман Михаила Кононова “Голая пионерка” никто не решался 12 лет печатать: шутка ли – порнография! детская! на войне! Если б думские радетели нравственности слыхали не об одном Владимире Сорокине (об их ажитации по поводу предстоящей премьеры “Детей Розенталя” в Большом театре “Ведомости” писали вчера), то-то было бы шуму! Но депутаты утратили бдительность – и вот нам новый спектакль к 60-летию Победы. На Другой (недавно открытой) сцене “Современника”. В постановке флагмана новой режиссуры Кирилла Серебренникова, для которого роман Кононова, казалось бы, самый благодатный материал. Сюжетные искры высекаются тут из сварки совершенно разнородных вещей: ирония и пафос, грех и святость стыкуются напрямую – и в этом-то грубом шве все дело. А в этом деле Серебренников знает толк – на сходном приеме почти всегда построена его режиссура, состоящая сплошь из лобовых столкновений, организованных с разной степенью успеха.
Роман “Голая пионерка” только на первый взгляд скандал: легко увидеть, что Кононов соединяет советский миф с христианским, извлекает пионеров-героев из архивов советской пропаганды, чтобы перевести в пантеон великомучеников. Порнографический анекдот про пионерку-пулеметчицу, которая сексуально обслуживает офицерский состав (“Всегда готова!”), мутирует в романе в натуральное житие. Муха – святая, дающая утешение перед смертью. Старик-однополчанин молится на нее как на Богородицу. Но задействована и пародийно сниженная германская мифология: Муха еще и валькирия. Во сне она вылетает на стратегические задания по приказу генерала Зукова, который наяву на ее глазах расстрелял вышедших из окружения красноармейцев. В конечном счете выходит, что в маленькой Мухе сконцентрирован весь ужас Великой Отечественной войны: лети и смотри!
Пионеры как часть советского мифа, разумеется, были в свое время отыграны соц-артом, но роман Кононова все-таки не соц-арт. Его задача – не демонтаж мифа с помощью иронии, а проращивание сквозь этот миф других смыслов, не столько даже христианских, сколько просто гуманистических, тех, которыми занята вся традиционная военная проза.
Серебренников все это, несомненно, понимает, но пользуется все равно соц-артовской отмычкой – так эффектней. В его спектакле есть и кадры из “Цирка” Александрова с Любовью Орловой, и пародия на Марику Рёкк (все это, кстати, подробно откомментировано в отличном буклете). Старик (Владислав Пильников), что молится на Муху, подозрительно похож на Солженицына. Генерал Зуков (Владислав Ветров) в алой шинели и гипсовой маске как будто сошел с картин все тех же классиков соц-арта. Музыкальный лейтмотив – “Широка страна моя родная”, положенная то на народный, то на церковный распев (композитор – Александр Маноцков). Короче, опознавательные знаки расставлены густо.
В ассортименте также монтаж аттракционов – в прямом смысле слова, с полетами на лонжах и жонглированием кольцами, которые тут же превращаются в нимбы: ловко, ничего не скажешь. Но хлеще всего главный элемент сценографии (художник – Николай Симонов): поставленный вертикально дощатый пол с огромной щелью посредине – а из нее сияние исходит. В эту светоносную вагину и уходит в финале великомученица Муха, надев сапоги носками назад. Сделано, конечно, находчиво и доходчиво: не метафора, а прямо наглядное пособие. Но рождение трагедии из духа советского цирка как-то все равно не получается, а выходит нечто среднее между соц-артом и лубочным житием.
И это, между прочим, вдвое увеличивает ценность работы Чулпан Хаматовой, умудрившейся ни разу не сфальшивить, изображая Мухину невинность, Мухину глупость и даже делая из Мухи икону. Она не юродивая, как в романе, а просто среди этого эффектно обустроенного балагана играет что-то и в самом деле честное пионерское.