Проект “Б”: Под шлагбаумом
Руководитель государства – редкая профессия, да и не профессия вовсе. Во всяком случае, в вузах таких специалистов не готовят. А раз так, то народам, выбирающим себе лидеров, приходится довольствоваться тем, что есть, – юристами, политологами, инженерами, актерами и проч. Процесс общения на встречах “большой восьмерки” наверняка облегчается тем, что среди лидеров преобладают юристы. Юриста Шредера на днях сменит физик Ангела Меркель, но там еще остаются юристы Тони Блэр, Сильвио Берлускони, Пол Мартин и Владимир Путин. Юристов среди первых лиц государств больше. Например, в Испании в прошлом году консерватор Хосе Мария Аснар проиграл выборы социалисту Хосе Луису Родригесу Сапатеро, но оба они юристы. Юристы возглавляют Австралию, Грузию, Южную Корею и многие другие страны.
В “восьмерке” всего один экономист по образованию – Дзюнитиро Коидзуми. Наиболее яркий (и редкий) пример за пределами G8 – премьер-министр Индии Манмохан Сингх, получивший докторскую степень по экономике в Оксфорде, возглавлявший Резервный банк Индии, работавший экономическим советником премьера, затем министром финансов.
Возможно, экономисты сами не хотят становиться публичными людьми и рисковать репутацией. Британскому экономисту Джону Мейнарду Кейнсу друзья-политики не раз предлагали начать политическую карьеру, но он отказывался, хотя в годы войны фактически управлял финансовой системой страны.
Возможно, экономист может прийти к власти только в тяжелое время, когда экономические проблемы у всех на слуху. Может быть, с этим связано, что Людвиг Эрхард все-таки был несколько лет канцлером Германии. Но как экономист он прославился при другом канцлере, Конраде Аденауэре. Почти так же, кстати, складывается карьера и у Манмохана Сингха. Глубокие экономические преобразования в Британии и США прошли при лидерах неэкономистах.
Советник президента Андрей Илларионов считает, что главная разница между юристами и экономистами не столько в образовании, сколько в образе мышления. Юридический образ мышления основывается на приоритете схемы, под которую подгоняется реальность. А для экономического образа мышления характерен приоритет интересов и поведения живых экономических субъектов. К ним экономист и стремится адаптировать государственную и правовую систему.
Почему все-таки экономист во главе государства – редкость? Может быть, государственное управление было бы более эффективным, гибким и страны развивались бы гораздо быстрее, если бы экономисты становились политическими лидерами? Только представьте себе – в стране, руководимой экономистом, в ходу были бы только экономические механизмы – стимулы и поощрения, скорее чем запреты и силовое вмешательство. Житель такого экономического государства делал бы выбор между тем, что ему выгодно и что не выгодно. Пример экономического механизма – это ограничение на въезд в центр Лондона с помощью платы, а не шлагбаума. Впрочем, силовых механизмов (можно – нельзя) в мире все равно гораздо больше, ведь государствами правят законники. Может быть, такова человеческая природа – люди не доросли до ответственности, и им нужны границы и шлагбаумы, чтобы знать, куда не ходить? Стоит помнить, что в советском государстве, где преобладали принуждение и запреты (кто был Ленин по образованию?), жить было беднее и тяжелее, чем в тех странах, где экономических механизмов было больше.