ИНТЕРВЬЮ: Филарет Гальчев, председатель “Евроцемент груп”

– Нет. Еще с Альфа-банком – я его привлекал для покупки цементных заводов.

Купив в конце 2004 г. у Елены Батуриной пять цементных заводов за сумму около $800 млн, владелец “Евроцемент груп” Филарет Гальчев тут же оказался в центре внимания – его компанию пытается расчленить антимонопольная служба, в то время как американские миноритарии начали жаловаться на вывод активов и добиваются смены менеджмента. Сам же Гальчев уверен, что он очищает цементную промышленность от грязи. О своем бизнесе он рассказал в интервью “Ведомостям”.

– Как вы решили заняться бизнесом?

– Я учился в Московском институте горной промышленности, спал по три часа, работал в четырех местах: комендантом института, заместителем председателя профкома, занимался научной работой и временами разгружал вагоны. А какой выход? У меня жена, дочка и общежитие в районе Загорска. После учебы меня взяли в Институт горного дела главным экспертом по коммерческим вопросам. А через два года после реформирования Министерства угольной промышленности и образования компании “Росуголь” бывший директор института Юрий Малышев пригласил меня в новую компанию начальником управления организации рынка угля. В 1996 г. я создал компанию “Росуглесбыт”, ставшую одним из ведущих угольных трейдеров страны.

– Вместе с бывшим министром топлива и энергетики Сергеем Генераловым вы участвовали в приватизации Красноярской угольной компании. Как вы с ним познакомились?

– Все, что я начинаю, – как на всю жизнь. Так было и с угольной промышленностью. Я лично принимал участие в ее реструктуризации. Это единственная отрасль в России, которая при колоссальных проблемах, огромнейшем давлении, в том числе и со стороны мировых институтов, завершила реструктуризацию. Сейчас она – одна из самых продвинутых в стране. Красноярскую угольную компанию мы купили в 2000 г. пополам с Сергеем Генераловым, с которым я начал общаться, когда еще работал в “Росуглесбыте”.

Генералов тогда занимался вопросами ее приватизации с губернатором [Красноярского] края Александром Лебедем. За предприятие мы заплатили $75 млн плюс долги. “Красуголь” был полным банкротом. Можете представить, что 1 т угля стоит 34 руб. при себестоимости 42 руб.? Зарплату не платили восемь месяцев, задолженность перед бюджетами всех уровней составляла около 5 млрд руб.

– Зачем тогда покупали?

– Были уверены, что справимся с ситуацией. КАТЭК – крупнейшее угольное месторождение в мире. Уже на второй месяц мы погасили долги по зарплате, в 2001 г. заплатили 1,8 млрд руб. налогов, увеличили объем производства с 28 млн т до 37 млн т.

– Как вы добились этих результатов?

– За счет правильного ведения бизнеса. В компании и вокруг нее крутилось несколько сотен посредников, продававших уголь и не плативших денег. Во всей этой кухне было замешано еще и бывшее руководство “Красугля”. Я их всех разогнал и создал профессиональную команду сильных руководителей и менеджеров.

– А вы действительно продолжаете преподавать?

– Да, в Московском горном университете – на кафедре “Экономика горного производства” на четверть ставки профессора. На полную не хватает времени. Зарплату по моей просьбе автоматически перечисляют в студенческий фонд.

– Из угольного бизнеса вы ушли на пике его развития. Почему?

– Когда ты весь в работе, забываешь о некоторых юридических нюансах: сделка по покупке компании с моей стороны не была полностью оформлена. Называю это полным юридическим бескультурьем: договорившись о паритетном сотрудничестве, я зарегистрировал на себя только 34% акций, остальные были на совместной компании. Сергей Генералов продал свой пакет МДМ-банку, не согласовав это решение со мной. У меня было два варианта – или продать свою долю, или попытаться доказать свою правоту, но я не посчитал это нужным.

– Сколько вы заработали на “Красугле”?

– Ноль. К сожалению, вернул только то, что вложил. Но мне в этой жизни много не надо. Например, я люблю простую еду – макароны, курицу, а деликатесы не по мне.

– Преподавательской зарплаты на макароны бы хватило.

– Согласен. Но куда девать амбиции?

– Почему после угольной вы выбрали именно цементную отрасль?

– У меня была великолепная команда, потенциал и желание. Изучив состояние российской промышленности, мы остановились на цементной отрасли как наиболее перспективной. В 2002 г. мы купили акции “Штерн-цемента”. Претендентов было много, но они, разобравшись в бумагах, не осмеливались идти дальше. В этой организации были колоссальные проблемы между бывшими акционерами. Разборки шли со стрельбой, с участием ОМОНа. Фонд Russia Partners, владевший с 1997 г. 41,4% акций, убедил одного из совладельцев бизнеса – Вадима Юхновича продать свои акции, и на одном из собраний акционеров основного владельца компании Владимира Штернфельда сместили с должности президента. Когда я покупал акции, одним из условий поставил то, чтобы Штернфельду заплатили – ведь совсем недавно я сам был почти в таком же положении.

– Сколько вы заплатили за “Штерн-цемент”?

– Вместе с долгами примерно $100 млн. Компания практически была банкротом. “Штерн-цемент” владел в каждом из четырех заводов по 15%, 30%, 10% акций, остальные числились на офшорах. Заводы были “убиты”, выручка называлась прибылью, налоги не платились, всю наличность носили в чемоданах. Никому и не снилось, сколько грязи было вокруг этих заводов.

– Почему возник конфликт с партнерами по бизнесу Russia Partners?

– Меня подвела честность. Russia Partners пообещали привлечь западные инвестиции, я поверил им и совершил вторую глупость: под их благие намерения за $20 000 продал им 44% акций принадлежащей мне компании “Росуглесбыт” (позже переименована в “Евроцемент”). За два года мы сделали из заводов конфетки: прогнали пьяниц и тунеядцев, увеличили производительность труда, внедрили систему внутреннего контроля, управленческий учет. А в прошлом году на совещании с участием главы фонда я предложил совместно провести модернизацию заводов. “Вы что-то перепутали – мы являемся держателями акций, а не ваших труб”, – заявили нам. Тогда фонд на собрании акционеров заблокировал принятие технической программы модернизации заводов и развития компании.

– Ваши партнеры обвиняли вас в выводе активов из “Евроцемента” в созданную вами компанию “Евроцемент груп”.

– Мы настолько законопослушны, что подобные действия – ниже нашего достоинства. “Евроцемент груп” мы создавали исключительно с одной целью – чтобы выполнить задачи, поставленные перед коллективом: развивать заводы и расширять производство.

– Вы не пытались выкупить долю Russia Partners?

– Пытался. Они, не задумываясь, назвали цену в $120 млн. Конечно, я мог бы “изнасиловать” все заводы “Евроцемента” и заплатить фонду. Но ведь с этим-то жить нам! Поэтому я продолжаю развивать заводы, повышая тем самым капитализацию компании.

– Что себе же дороже выйдет?

– Я не обязан покупать у фонда их пакет, хотя всегда готов к обсуждению. Однако фонд завалил нас запросами, которые могут парализовать деятельность компании. Например, требуют все отгрузочные документы с 2003 г. Это три “КамАЗа” бумаг! Не маразм? Я буду давать ровно столько информации, сколько необходимо по закону. OPIC, еще вчера писавший нам благодарственные письма, сегодня направляет жалобы в надзорные органы, что мы – жулики, не платим налогов, воруем, выводим имущество. Все эти службы проводили проверки и подтвердили нашу правоту. После этого Russia Partners обратились в суд, но проиграли по всем девяти искам. В США это называется greenmail. У меня достаточно аргументов, чтобы сказать, что правила ведения бизнеса, которые исповедует Russia Partners, неприемлемы для нашей компании.

– Как вы отнеслись к появлению у Russia Partners партнеров из “Альфа-групп”?

– Если они захотят продать им свои акции, то сначала должны предложить основным акционерам, а на сторону продать не ниже предложенной нам цены.

– А вас не пугает конфликт с “Альфа-групп”?

– Я не из пугливых, страх убивает разум. До 1997 г. “Альфа-цемент” владела более чем 10 заводами. Где они сейчас? До 2002 г. четырьмя крупнейшими заводами управляли Russia Partners. Они стоили по $300 000! Сейчас они хотят поменять менеджмент, чтобы управлять компанией. Но по уставу совет директоров, президент, ревизионная комиссия избираются большинством голосов. Все остальное называется беспределом.

– Какая сейчас структура у компании “Евроцемент груп”?

– Мы – прозрачная компания, позвоните в налоговую, в ФСФР и другие службы – вся информация о нас открыта. В “Евроцемент груп” входит компания “Евроцемент”, 41,6% акций которой принадлежит кипрскому офшору Russia Partners. В свою очередь, “Евроцемент” владеет 51% акций Мальцовского цемзавода, 60% – Липецкого цемзавода, 80% – Михайловского, 47% – Савинского. Остальные акции у “Евроцемент груп”. От 98% до 100% акций других девяти заводов принадлежат “Евроцемент груп”.

– Кто владеет “Евроцемент груп”?

– Я основной акционер. У меня есть партнер – Георгий Краснянский, с которым мы вместе работаем почти 15 лет. Он принимает участие во всех вопросах, касающихся стратегического развития компании, и курирует вопросы сбыта.

– Какую роль в отношениях со строителями играет то, что он сын бывшего руководителя ДИПСа Леонида Краснянского?

– Мы выстраиваем отношения с нашими партнерами по бизнесу вне зависимости от фамилий или степени родства.

– Как вы купили цементные активы “Интеко” (пять заводов и миноритарные пакеты в двух заводах)?

– Я сделал предложение Елене Николаевне [Батуриной], и она согласилась. Любой бизнес в конце концов продается и покупается. Видимо, в тот момент она посчитала выгодным и своевременным продать цементные активы.

– Не слишком ли дорого вы заплатили?

– Да, цена завышена.

– Почему? Иначе не было бы сделки?

– Думаю, да. Но если бы не было сделки с “Интеко”, все заводы бы умерли.

– Правда ли, что “Интеко” постепенно вытесняла вас из московского региона?

– Ничего подобного. Наши заводы были загружены на всю мощь, а у них недозагружены. Сегодня средняя загруженность по нашим заводам около 88%, это на пределе: мировая практика – 82%.

– Почему сразу после сделки с “Интеко” вы изменили правила работы с потребителями?

– Придя в цементную промышленность, мы столкнулись с отсутствием платежной дисциплины. Вместе с заводами “Интеко” долги за поставленный цемент составляли около 2 млрд руб. Самые большие – у московских строителей. Они никогда не считали нужным платить за цемент. В Москве три-четыре компании, занимающие рынок строительства. И как только мы подняли вопрос о цене и сказали, что за цемент надо платить, они возмутились. Но в ущерб объемам продаж мы решили выстроить жесткую платежную дисциплину.

Мы сейчас пытаемся договориться с потребителями на долгосрочные программы, хотим, чтобы потребители заключили с нами контракт на два-три года и каждый сказал, сколько цемента он возьмет, под это мы и будем строить производство. Так работают и РАО ЕЭС, и “Газпром”, и РЖД, металлурги и весь мир. Ведь нам, чтобы получить газ, электричество, перевезти груз, надо платить за месяц вперед. Сами строители в 90% случаев начинают собирать деньги за квартиры, еще не получив разрешения на строительство.

– Насколько вы увеличили цены на цемент?

– Если сравнивать с данными Росстата, то средневзвешенная цена 2004 г. выросла на 22%. Строители же утверждают, что на 46–48%, но эта разница оседает в карманах посредников.

– Почему строители не покупают цемент напрямую у вас?

– А зачем? В большинстве случаев посредники – их же структуры. Без них строителям пришлось бы платить больше налогов, себестоимость 1 кв. м была бы существенно ниже. Сейчас тонна цемента стоит 2000 руб., строители покупают ее за 2600–2800 руб. Пусть они покажут свои расчеты – насколько они пострадали от повышения цен? Я могу документально доказать: все поставки им – щебень, песок, цемент – идут через посредников. А квартиры при максимальной себестоимости в $600 за 1 кв. м продают коммандитные товарищества по $2100. Вот и получается, что у “бедных” строителей рентабельность всего 2–3%.

– Откуда такие познания в этой сфере?

– В свое время изучал вопрос покупки ДСК-3.

– Сколько посредников вы сумели исключить?

– Не много – около 20%. Надеюсь к весне выйти на уровень 60%. Сейчас целый штат наших юристов бегает, выколачивает деньги то от мертвых структур, то от крупных строителей. Однако сегодня общий долг все еще составляет 100–120 млн руб.

– Вы также являетесь акционером Сбербанка. Это помогает при получении кредитов?

– Нет – к нам более пристальное внимание, а ставки у нас примерно на 1% выше, чем у многих заемщиков.

– Какой у вас пакет?

– “Евроцемент груп” была вторым по величине акционером после государства и владела 3,3%. Недавно продала часть акций. Но и сейчас я крупный акционер – у нас 1,7% акций.

– Вы работаете только со Сбербанком?

– Не откажетесь ли от услуг этого банка после того, как представители “Альфа-групп” стали вашими противниками?

– Еще не знаю. С “Альфа-групп” у меня были хорошие отношения.

– У “Евроцемента” были планы проведения IPO, что с ними?

– IPO для цементных российских компаний не панацея. К их выпуску надо долго и тщательно готовиться. Мне кажется, что IPO в наших условиях в какой-то степени дань моде. Будем развивать бизнес самостоятельно. У нас есть достаточно предложений от банков о предоставлении кредитов.

– Как долго будете возвращать инвестиции, сделанные в покупку заводов?

– 10 лет. В России считается, что вложенные средства надо вернуть в течение двух-трех лет, а еще лучше – завтра. Но мне торопиться некуда. В России был тип людей, которые генетически любили промышленность: Морозовы, Демидовы, Третьяковы, Мальцовы. За счет них и держалась вся страна. Надеюсь, я из этой категории людей.

– Как вы восприняли решение ФАС в отношении “Евроцемент груп”?

– Будем доказывать свою правоту, опираясь на российские законы. Я надеюсь, что справедливость восторжествует. Такое решение было выгодно амбициям руководителя [ФАС]: мы сейчас вам покажем, что тоже боремся с инфляцией! Больше я там ничего не вижу. Мне кажется, что некоторые чиновники ФАС не успели до конца разобраться в своем законе. ФАС постановила, что “Евроцемент груп” занимает 55% рынка. При этом неверно определив границы цементного рынка, ограничив его только пятью федеральными округами. Между тем цемент еще в советские времена возили на расстояние до 900 км. Поэтому уральский цемент продается в Сибири, а сибирский, того же “Топкинского цемента”, завозится в Москву. Допустим, что рынок уже, чем мы считаем. Но как наше доминирующее положение ограничило обращение цемента? Производство цемента в России в 2005 г. выросло на 5,3%, а в “Евроцемент груп” упало на 7%! Другие производители нарастили 25%. У заводов появились средства, на которые они смогли произвести больше. Более того, в этом году начали работать даже простаивавшие по 15–17 лет заводы – Абаканский, Магнитогорский. Разве это не усиление конкуренции?

– Но ведь цены-то вы увеличили?

– Да. Но с 1997 г. инфляция составила 558%, жилье подорожало на 622%, а цемент – всего на 416%! В законе “О конкуренции” есть такое понятие – социальный эффект. Так вот, за 10 месяцев этого года наша компания заплатила в бюджет только налогов почти в три раза больше, чем за аналогичный период прошлого года – 5 млрд руб. Заводы начали подниматься, а это дополнительные рабочие места, а модернизация заводов – это развитие нашего машиностроения. Почему это не принимают во внимание?

– Как ФАС рассчитала “справедливую” цену в 1361 руб.?

– Это просто классика! Остап Бендер в гробу бы сейчас перевернулся! Они взяли среднеарифметическую цену за шесть лет – якобы цена каждый год менялась на 14% – и объявили нам, что наше повышение тоже должно составлять 14%.

– Но ведь ФАС фактически одобрила вам цену со стопроцентной рентабельностью?

– Во-первых, антимонопольная служба не уполномочена одобрять цены. Есть постановление правительства, где определен перечень товаров стратегического назначения, которые подлежат регулированию, цемента там нет. Мы должны попасть в естественные монополии, чтобы нам утверждала цены Федеральная тарифная служба. Во-вторых, цена, рекомендованная ФАС, при сегодняшней себестоимости в 1117 руб. означает, что мы не должны платить налогов, модернизировать производство.

– Но ваши конкуренты утверждают, что себестоимость тонны цемента – 900 руб.

– Ее можно сделать и 500 руб. – платить только за газ, электроэнергию и “кривую” зарплату. Сейчас износ мощностей – 80%, а заводам от 45 до 100 лет. Что потом будет с этими заводами? К концу года мы прогнозируем рентабельность “Евроцемент груп” в 14%. Что это такое? В структуре цены естественных монополий 17% составляют инвестиции, а в цементной промышленности предусмотрено менее 2%.

– Как изменятся цены на цемент?

– Это зависит от внутренней конъюнктуры: 60% себестоимости составляют газ, электроэнергия и железнодорожные тарифы. Цены могут остановиться только в одном случае: при нулевой инфляции и замораживании тарифов естественных монополий. Есть еще один показатель – дефицит. Если он сформируется, то цемент будет завозиться из-за рубежа, а это подтянет внутренние цены.

– Обычно люди ставят перед собой сверхзадачи. Есть ли у вас такая в цементном бизнесе?

– Президент России объявил о начале реализации национальной программы “Доступное жилье”. Но ее невозможно выполнить, если не обеспечить строительными материалами. Цементная отрасль находится в тяжелейшем состоянии. К 2010 г. надо выпускать ежегодно 80 млн т, а мощностей – менее чем на 60 млн т. Если сегодня не принять срочных мер, то с каждым годом в стране будет нарастать дефицит цемента, который к 2010 г. может достичь 10 млн т при оптимистическом сценарии развития событий и 20 млн т – при пессимистическом. Сегодня “Евроцемент груп” в силу масштаба своего бизнеса фактически несет на себе бремя модернизации всей отечественной цементной промышленности. Нами подготовлена стратегическая программа развития предприятий до 2008 г. Мы планируем вложить в техническое перевооружение заводов $560 млн и еще $300 млн – в строительство двух новых заводов. Это будут первые современные цементные предприятия, построенные в России за последние несколько десятков лет. К 2008 г. мы могли бы нарастить производство более чем на 9 млн т в год и обеспечить стройкомплекс цементом.

– А если не построите?

– Если не выполним эту программу, то придется завозить цемент из других стран. Вопросов нет: во всем мире производится почти 3 млрд т цемента, мировая цена – $150–160 за 1 т. Но где будут платиться налоги и чей экономический, интеллектуальный и кадровый потенциал будет развиваться? Мы можем упустить исторический шанс, когда цементная промышленность могла бы стать одним из локомотивов роста национальной экономики, вовлекая в свою орбиту смежные отрасли. Именно поэтому мы так жестко отстаиваем свои позиции.

– Какими будут ваши действия, если проиграете суды?

– Дело не только и не столько в принятых ФАС решениях, попытках миноритарных акционеров дестабилизировать компанию, предстоящих судебных решениях. Все это создает неблагоприятный деловой климат. Наши партнеры в стране и за рубежом обеспокоены происходящим и задают вопросы: а существует ли в стране промышленная политика, неужели никто не заинтересован в реальных и прозрачных инвестиционных проектах и выполнении одной из важнейших национальных программ по доступному жилью? Руководитель ФАС Игорь Артемьев готовит новый закон о конкуренции. В его рамках монополистов при нарушении предлагается штрафовать от 0,5% до 2% от размера выручки, в случае сговора – от 2% до 5%. Сегодня нас штрафуют на 12% от выручки! Где же логика? Специалисты пять месяцев говорили и объясняли нашу позицию. Нас поняли в Минрегионразвития, Росстрое, Госдуме, Торгово-промышленной палате, губернаторы. Разве это не государственные органы? Но, оказывается, что только ФАС у нас разбирается в цементе.

Мы законопослушные, мы исполним все решения суда, если надо, затянем ремешки. Но я не могу гарантировать, что цемента будет столько, сколько потребует народное хозяйство. Вот в чем вся беда. Мы можем жить по этой цене еще год-два.

– Почему?

– Если мы снизим цены, все цементные заводы умрут: они не смогут с нами конкурировать.

– Поэтому вы так спокойно рассуждаете о будущем?

– Потому что правда на нашей стороне, потому что у меня правильная позиция, которую я всю жизнь исповедую: говорить всегда правду. Может быть, это неудобно, но это проще, потому что не придется задумываться, где и что сказал. Молитва ведь одна: нельзя утром молиться Будде, а вечером – Иисусу Христу.

– Вы представляете себя белым и пушистым. Трудно поверить, что таким можно быть, работая в бизнесе.

– Не согласен. Про меня говорят, что я резкий, жесткий. Никому не позволю, начиная с себя, чтобы из-за глупости, дурости, воровства или безделья пострадала компания. Хочу, чтобы люди чувствовали себя нужными, жили достойно. У нас 115 объектов социальной сферы, медпункты с современным оборудованием, развиваем спортивное направление. Зачем? Затем, чтобы люди были здоровыми: чем меньше болеют, тем больше работают. Мы вкладываем колоссальные средства в экологическое направление.

– А если сейчас вам предложат продать бизнес за $2 млрд?

– Я не продам, если даже сегодня дадут $30 млрд. Мы уже вошли в восьмерку крупнейших цементных компаний мира. Будем дальше развиваться, покупать заводы за рубежом.

– Откуда возьмете деньги на покупку заводов?

– У меня хорошая кредитная история.

– Вы считаете себя богатым человеком?

– Если я владею такой компанией, как вы считаете – богатый я или нет? Если человек, делающий огромный бизнес, не думает о прибыли и рентабельности, у этого бизнеса нет перспектив. Да, я богат. Потому что у меня большая семья, у нас работает более 26 000 человек. Я делаю нужное стране и людям дело. Я богат духовно. А деньги – не самоцель.