Неверизм

Как известно, “Паяцы” Леонкавалло – один из самых ярких образцов веризма, направления в искусстве конца XIX в., провозгласившего своей главной задачей показывать жизнь правдиво – vero по-итальянски и есть “правда”. Оперный веризм, в отличие от, к примеру, литературного или живописного, предполагает не просто реалистическое до натурализма изображение житья-бытья преимущественно “простых людей”, но – очень высокий эмоциональный градус. Веристская опера – страсти-мордасти, измены, ревность и непременное перо под ребро. Как все это ставить сейчас? Понятно, что есть лишь два пути: либо найти способ разогреть певцов-актеров до такой степени искренности, чтобы мелодрама не выглядела комично, либо придумать какой-то ироничный мир типа альмодоваровского, где кровь вроде бы и кровь, но и клюквенный сок тоже.

У г-жи Парсьо-Пьери – ни того, ни другого. Костюмы (надо сказать, ужасающе безвкусные) позволяют датировать действие примерно 1950-ми. Или – семидесятыми. Что дает перенос из 1860-х? Хорошо, допустим, из “Паяцев” можно было бы сделать нечто вроде “Рокко и его братьев”. Но в спектакле никакого содержательного результата, кроме возможности одеть Недду в кошмарные джинсы, расшитые блестками, эта акция не принесла. Хоровые массы беспорядочно носятся туда-сюда. Для оживляжа неведомые акробаты, не имеющие отношения к труппе Канио, крутят сальто. В “Колокольном хоре” девицы раскачиваются в такт. Тут еще детей с шариками подпустили. Короче, до боли знакомый завсегдатаям Мариинского театра стиль “Шарль Рубо”, как и было сказано.

Да известно ли даме, назвавшейся “режиссером-постановщиком”, что постановка – общее художественное решение произведения, а режиссура – процесс его реализации. Первое предполагает ум и дар, второе – способности или хотя бы умения. Например, строить мизансцены. Каковые есть элемент театрального языка, обладающий выразительностью и смыслом. Но нет: бедные герои “Паяцев” болтаются по сцене, как цветки в проруби, не зная, куда деть руки-ноги.

Это особенно обидно, потому что еще год назад Татьяна Бородина – Недда показала себя в “Мадам Баттерфлай” глубокой и стильной певицей, Валерий Алексеев, певший Тонио, – также отличный вокалист и актер, и молодые Владимир Мороз (Сильвио) и Александр Тимченко (Беппо), когда им ставят конкретные интересные задачи, выглядят куда убедительнее. Одному Владимиру Галузину удалось прорвать пелену общей бессмыслицы. Знаменитейшую арию Recitar mentre preso и финал, когда комедиант Канио прямо во время представления зарезал жену, он – хоть голос замечательного певца, увы, уже немолод – провел с той самой искренностью и драматическим напором, которые только и могут поднять гиньоль до трагедии. Тут и впрямь хотелось по примеру Станиславского вскричать наконец: “Верю!”.

Обидно и то, что к такому, с позволения сказать, спектаклю прилагается отменная работа оркестра: все ясно, динамично, красочно и, главное, несмотря на все веристские экстатические порывы, необычайно естественно. Дирижер Туган Сохиев на наших глазах вырастает в настоящего мастера.