Видения и вихри


Концерт Жан-Ива Тибоде – очередной проект Московской филармонии и фонда “Музыкальный олимп”, прибавляющий нашей стране шансов стать частью мирового концертного пространства. Пусть и у нас играют те же артисты, чьи имена украшают афиши Нью-Йорка, Берлина и Токио. Их становится все больше, хотя организаторы обычно делают ставку на имена, знакомые публике. Знаменитый пианист москвичам доселе известен не был – разве что кто-то видел телепоказ итальянского концерта Чечилии Бартоли с Тибоде за роялем.

Новый знакомый из тех мегазвезд, чей репертуар, имидж и круг занятий досконально соответствуют статусу эксклюзивного артиста компании-гиганта. Его концертные туалеты проектировала Вивиан Вествуд. Его рояль звучит в саундтреках фильмов, в том числе “Портрет женщины” с Николь Кидман. Он играет не только классику, но записал и два джазовых диска: “Размышления о Дюке” и “Разговор с Биллом Эвансом”. Он не только играет на фортепиано, но и участвует в благотворительных делах.

Жан-Иву Тибоде 43 года, начинал он вундеркиндом, поэтому успел записать более 30 дисков. Жюри премии Grammy наградило его за собрание сочинений Равеля. Тибоде, как истинный француз, играет и Сати, и Мессиана, но Равель – его конек. В программе московского концерта был как раз Равель.

Впрочем, первое отделение было отдано Шуману – и этот выбор едва ли пошел пианисту на пользу. Слишком уж мощны у нас собственные традиции исполнения немецкой романтической музыки, слишком высоки образцы. Если короткую Арабеску Тибоде сыграл обобщенно изящно, местами показав очень прозрачно звучащие аккорды, то в Симфонических этюдах ему не хватило ни глубины, ни красоты, ни свободы. Возможно, такой вариант Шумана надо бы воспринять как галльский, рационалистичный, критический. Но в таком случае ясность фактуры должна быть безупречной, и уж совсем не место жесткому, затрудненному форте в правой руке.

Увы, этот недостаток остался и в Равеле. Даже в самых удачных номерах казалось, что левой рукой (и по качеству звука, и по точности) Жан-Ив Тибоде владеет лучше, чем правой. Цикл из трех поэм “Ночной Гаспар” был близок к идеалу. Пир оттенков, шорохов, звуковых загадок и пейзажей – от рояля Тибоде шло туманное марево импрессионизма, миражи качались на месте, превращаясь в вихри и тая на глазах. В “Благородных и сентиментальных вальсах” звук мог бы быть столь же изменчив и богат (да и всеми тремя педалями пианист орудовал виртуозно), но мешала собственно вальсовая основа. Видимо, Тибоде настолько индивидуалистичен, что Шуман не может заставить его браво маршировать, а Равель – сладко вальсировать. Состояния-сны, медитации и галлюцинации ближе музыканту, чем прелесть танцевальных жанров. Неясные поэтические образы милее, чем лирические излияния. А лучше всего удается музыка вроде равелевских “Виселицы” или “Скарбо”, в которой фундамент словно провален на дно, а слуху явлены одни украшения, блики и орнаменты.

Жан-Ив Тибоде оказался хорошим пианистом, хотя выяснилось это лишь к концу программы. Ее увенчали бисы – салонная пьеса Шуры Черкасского (спасибо за оригинальный выбор), “Смерть Изольды” Вагнера – Листа, сыгранная свободно и элегантно, и Ноктюрн Шопена, исполненный просто, без затей и тем весьма свежо.