Проект “Б”: Выставка счастья

В жизни всегда не хватает порядка. Его мало и снаружи, и внутри человека. Поэтому человек пытается в меру сил и способностей создавать его вокруг себя – устраивать общество, вгонять себя и других в рамки закона. Видимое проявление вечно неутоленной тяги к порядку – архитектура. Это уж точно не застывшая музыка и не набор стилей, меняющихся в зависимости от времени и вкусов. Это выставка разных идей порядка. Того, как в идеале все должно быть устроено. В мире должна быть ясная иерархия, как в готическом соборе или русской церкви, человек должен быть гармоничным, как палладианская вилла, он должен жить в таком же согласии с природой, как “Дом над водопадом” Фрэнка Ллойда Райта живет в согласии с водопадом.

Но если и есть в мире иерархия, то не такая, как в русской церкви, а виллы Андреа Палладио не сделали их обитателей мудрецами-стоиками. Архитектура остается изображением того, чего не хватает. “Чтобы понять, почему человек находит то или иное строение прекрасным, нужно знать, чего этому человеку недостает. Может быть, мы и не разделим его чувство прекрасного, но поймем его выбор”, – пишет Ален де Боттон в книге “Архитектура счастья” (The Architecture of Happiness).

К сожалению, чувство прекрасного, свойственное заказчику и архитектору, может не совпадать с чувствами жителей. Так было на протяжении практически всей истории и даже в XX в. Например, в случае с поселком Пессак, построенным Ле Корбюзье для рабочих заводов Анри Фрюже под Бордо. Эти дома есть во всех учебниках архитектуры, но для рабочих они были и остаются просто безликими коробками. Идеальная чистота форм, избавление от условностей стиля были нужны не им, а Корбюзье. Похожая история и у московского дома-коммуны, построенного Моисеем Гинзбургом для работников Наркомфина. Это здание – тоже во всех учебниках (им очень интересовался тот же Корбюзье), и оно тоже было не любимо своими обитателями с самого начала. Советские финансисты не стали жить так, как хотел архитектор: обедать и отдыхать коллективно, а в “жилячейках” только спать. Дом Гинзбурга, кстати, разрушается на глазах. (В частности, на глазах у иностранных студентов, которых со всего мира возят в Москву на Новинский бульвар посмотреть на это чудо.)

Коллективистские дома-машины не прижились ни в России, ни за ее пределами. Но идеи Гинзбурга и другого русского конструктивиста, Мельникова, стали одной из основ языка современной архитектуры во всем мире. Языка, который с ростом благосостояния среднего класса стал доступен не только коллективному заказчику, но и частному. Над этим обстоятельством стоит задуматься особо: тысячи лет только избранные могли позволить себе обустройство своей жизненной среды по собственному плану. Ведь все лучшее в старой архитектуре – это проекты монархов, знати и церкви. А теперь человек среднего достатка может взять кредит и построить дом любого стиля, т. е. создать тот порядок, который он в идеале хотел бы видеть вокруг себя. Построить то, чего ему не хватает, потому что дом – это и бегство от чего-то, например от рабочей обстановки, и стремление к чему-то. “Существует столько же стилей, сколько есть представлений о счастье” (Стендаль). Поэтому если смотреть на частные дома, то можно увидеть не просто соревнование кошельков, но и выставку представлений о счастье.