Больше, чем эффективность

Эффективность – ключевое понятие экономики. Ее постигла общая участь значимых явлений: изощряясь в их измерении, аналитики часто забывают об их сути.

В отношении эффективности доминирует коммерческий фетишизм – оценка лишь с точки зрения бизнеса. Де-факто это игнорирует наличие экономической целесообразности за его пределами, что есть перебор даже с точки зрения профессионального шовинизма.

Цель корпораций – максимизация своей прибыли (хотя все чаще – доходов топ-менеджмента) – не совпадает с интересами общества и, даже если признать этими интересами максимизацию прибыли общества, может быть противоположна им.

Это несовпадение принято снимать заявлением, что интересы корпорации объективно близки к интересам страны ее базирования. Разница объявляется незначительной (а кто подумает иное, тот тоталитарный коммунист) и легко преодолимой при помощи мер по-либеральному ограниченного госрегулирования. Апофеоз этого подхода – фраза “Что хорошо для General Motors, хорошо и для Америки”. Хотя сказавший это полвека назад президент компании Чарльз Уилсон потом жалел о своей фразе, сейчас многие полагают благо General Motors благом уже и для России.

Ошибочность этого подхода усугубила глобализация: корпорации, перебрасывая по всему миру не только финансовые капиталы, но и производства, обособились от обществ. Из последних лишь наиболее сильные, вроде американского, в лице своих государств смогли предложить “своим” корпорациям значимую поддержку и стать равными партнерами с заслуживающими учета интересами.

Различие интересов всех субъектов экономики создает зависимость эффективности любого процесса от избираемого критерия, который определяется не только самим процессом, но и оценивающим его. Наблюдатель решающим образом влияет хотя и не на сам процесс (как в квантовой физике), но на его важнейшую характеристику – эффективность.

Помимо прибыли бизнеса, идущей на развитие страны (а не вывозимой или расточаемой на роскошь), эффективность для общества включает всю гамму позитивных эффектов, кумулятивно порождаемых экономическим развитием: и оплату труда, и налоги, и снижение расходов на устранение последствий социальных проблем, включая преступность.

Многие коммерчески неэффективные проекты эффективны для общества. В первую очередь это разработка принципиально новых технологий и общенациональная инфраструктура (кроме мобильной связи, Интернета и – иногда – автодорог). Технологический прогресс будет расширять сферу коммерческой эффективности, но не принципиально.

Так, только основная ветка Транссиба (Челябинск – Иркутск), двухпутное движение по которой было начато в 1909 г., с точки зрения бизнеса окупила себя, как показал Дмитрий Верхотуров, лишь в начале 30-х гг. ХХ в.! А в наши дни задуманный как бизнес-проект туннель под Ла-Маншем балансирует на грани банкротства и уповает на государство.

В развитых странах осознание несовпадения эффективности для бизнеса и эффективности для общества вызвало развитие сектора некоммерческих организаций. В России применение зауженных, коммерческих критериев эффективности долго тормозило освоение Ямала и породило разрушительную реформу электроэнергетики (характерно, что “инвестиционная привлекательность” в ней подразумевает тарифы, означающие уничтожение экономики, а финансировать электросети все равно придется государству).

В идеале критерий эффективности каждого процесса должен определяться исходя не из эгоистической позиции наблюдателя, а из его масштаба и значения. Так, общенациональные проекты надо оценивать с точки зрения общества, с учетом всего комплекса побочных последствий. Когда эффективный бизнес-проект неэффективен для общества (очевидный случай – наркобизнес, спорные – McDonald’s, реклама алкоголя и табака), государство должно блокировать его. Когда, напротив, эффективный для общества проект мало интересен бизнесу, государство должно, не страшась упреков в социализме, делать его эффективным для бизнеса или реализовывать его самостоятельно.