Дар почтения к букве
Стиль юбилейных мероприятий знаком нам давно, отчего за результат концерта, заранее объявленного как главное событие программы, посвященной 100-летию Шостаковича, впору было опасаться. Тревожные ожидания, по счастью, не оправдались. Разумеется, на подходах к Большому залу консерватории опять стояли милицейские кордоны, а в публике оказалось немало узнаваемых фигур, кому было необходимо поднести цветы и подефилировать в партере. Но погоды они не сделали.
Протокольная часть была недолгой и строгой: министр культуры Александр Соколов – музыковед-профессионал – деликатно перечислил все символические компоненты идеи. День, место, программа и участники концерта – все сошлось в неслучайном единстве. Даты сочинения Восьмой симфонии (1943) и Первого скрипичного концерта (1948) обозначили тот недолгий срок, когда Шостакович преподавал в Московской консерватории. Премьера Восьмой прошла в Москве, именно в Большом зале консерватории, и играл ее именно Гос-оркестр. В числе студентов, допущенных на генеральную репетицию, был Ростропович, с этого дня ставший преданным почитателем музыки Шостаковича, а впоследствии – другом и соратником. Сейчас, в юбилейный день, Мстислав Ростропович выступал в Москве впервые после восьмилетнего перерыва, и едва ли можно было выбрать лучший повод для появления на московской сцене.
Восьмая симфония, центральный опус юбилейного концерта, была исполнена Госоркестром и Ростроповичем безукоризненно. В ее интерпретации отсутствовали малейшие признаки персонального своеволия; такое исполнение даже не назовешь интерпретацией – настолько точно были соблюдены все авторские ремарки, темпы, нюансы и штрихи. Оркестр радовал звучным тутти, и ни один внешний эффект не вышел смазанным. Но и длинные меланхоличные соло (английского рожка и не только), и остроумные тембровые игры групп, и неторопливые полифонические ручьи растеклись и развернулись в ясную звуковую картину – все по нотам. Нет, такое исполнение не назовешь формальным: как раз в безмерном уважении к букве, ко всем предусмотренным автором деталям и состоит секрет верности духу произведения. А в медленной предфинальной Пассакалии возникло то драгоценное свойство, когда оркестр обретает общее дыхание, – и оно не исчезло до самых последних тактов.
Восьмая симфония раскрылась как многомерный текст, в который интересно вникать слушателю любого поколения, людям с разным жизненным опытом. О чем он сегодня? К чему в нашей жизни относятся пространные размышления первой части, что подразумевают сардонические танцевальные ритмы скерцо, каково имя зла, явленного в механической токкате, откуда там же возникает юмор, доставляющий столько удовольствия? О ком скорбим в Пассакалии? И что обещает свет заключительных тактов? Сегодня бессмысленно спорить, говорит ли Восьмая о переживаниях, связанных с войной, или же ее предмет – “душа и колючая проволока”, как у Солженицына. Она о том, другом и большем, что каждая эпоха представляет в собственном свете. Из всех 15 симфоний Шостаковича Восьмая менее других снабжена литературными или биографическими подпорками, она лишена опор на какую-либо нормативную эстетику. Вопрос лишь в том, как она соотносится с мироощущением, привычками и стереотипами отдельно взятого слушателя. Возможно, в этот день родилось две тысячи субъективных интерпретаций – столько, сколько слушателей было в зале. Ростропович и Госоркестр смогли создать для этого все объективные предпосылки.
В Первом концерте для скрипки с оркестром, более камерной (и более субъективной) партитуре, сыгранной столь же ответственно, оркестр и Ростропович дали прозвучать солисту: Виктор Третьяков играл с присущей ему самоотдачей, темпераментом и мастерством. В целом Госоркестр России, переживший плохие времена и растерявший больше половины музыкантов, сегодня показал себя коллективом, справляющимся с капитальными задачами. Его главному дирижеру Марку Горенштейну делает честь и то, что оркестр был хорошо подготовлен, и то, что сам он уступил место Мстиславу Ростроповичу. Наверное, Госоркестру пора открывать новую страницу и приглашать за свой пульт больших дирижеров, пользующихся мировым авторитетом. В концерте под управлением Ростроповича оркестр не уронил марку того коллектива, что играл премьеру Восьмой более полувека назад. Ростропович же, исполняющий и записывающий музыку Шостаковича с первыми оркестрами мира, теперь и в России нашел уверенных сподвижников.
Столь личной причастности к музыке Шостаковича, как у Ростроповича, в этот вечер в зале не было ни у кого. Но он сотворил из личного общее, и общим стал именно Шостакович. Принимая овации публики, Ростропович просил адресовать их партитуре, высокую верность которой он только что доказал.