Еще не потерянный рай
Нет в музыке произведения более классического и более счастливого – по крайней мере, среди ораторий. Прославленный Гайдн создал его на склоне лет, на исходе XVIII в. – эпохи, когда в искусство еще не проник изъян сомнения и просвещенный рационализм уживался (пусть и не всегда) с искренней набожностью. Потрясенный картиной мироздания, увиденной в телескоп, 66-летний Гайдн сотворил нечто достойное ему явившегося. Из Бытия, а также из “Потерянного рая” Мильтона взято лишь то, что говорит о величии дел Творца. Барочные козни Сатаны и их плачевные последствия – все оставлено за бортом этого величественного корабля. Быть может, возвышающий эффект творения Гайдна тем сильнее оттого, что любому его слушателю известно дальнейшее, далеко не радужное развитие событий.
На протяжении двух часов в Большом зале консерватории развертывалось полотно, на котором почти нет темных красок. За исключением роскошной увертюры, живописующей изначальный хаос, ни один крупный номер от начала до конца не выдержан в миноре – всюду мажор, мажор всех оттенков. Новорожденный мир сияет утренней свежестью, вопят птицы и всякие твари, голоса архангелов, Адама и Евы разливаются в лучащихся светом ариях и дуэтах, оркестр изображает природу, хор не устает славить Господа.
Хор назывался Octopus, был привезен из Бельгии и оказался лучшим участником проекта: безупречно легкие голоса, стройная звучность, отсутствие малейшей натуги и весьма полный объем при скромных мощностях – всего три десятка хористов.
Солистов привезли из Германии, и они произвели милейшее впечатление. Родную музыку на немецком языке они пели неукоснительно празднично и живо. Лидия Тойшер (она в прошлом сезоне уже появлялась у нас Эвридикой в “Орфее” Глюка), впрочем, хороша в небольших количествах – иначе убеждаешься в том, что сколько угодно арий певица способна спеть одинаково легко, миленько и однообразно. Нехватка надежности при отменной культуре – это качество отличало и пение бас-баритона Вольфа Маттиаса Фридриха: в отличие от своей бесхитростной партнерши, он всю дорогу интересничал, изобретал оттенки и даже внес похвальную двусмысленность: его Адам звал за собой Еву с поистине змеиной обольстительностью – но его обаятельная артистичность иногда оборачивалась пропаданиями нот. Более дородным звуком отличался тенор Маркус Брутчер. В целом же компания сложилась приятнейшая.
Что касается наших, то оркестр Musica viva развеял даже предубеждения скептиков. Александр Рудин добился поэтичных звучаний в затаенных, созерцательных эпизодах, а из громких тутти выжал немало ярких, звонких красок. Оркестру можно попенять, что все еще пользуется для исполнения музыки классицизма современными оркестровыми средствами, но и движение к аутентизму налицо. Струнные играют без вибрато и порой звучат вполне по-старинному – правда, это сказывается только в медленных темпах и в чисто струнных эпизодах. Большинство духовых играют опрятно, но дело нередко портят тяжеловатые валторны, да и духовой ансамбль еще уступает струнному – хотя и у струнных изредка проскальзывает фальшь. Но это лишь необходимые придирки, и нет сомнений, что оркестр вскоре оставит для них не много поводов. А исполнение оратории Гайдна в любом случае останется историческим достижением Рудина и ведомых им музыкантов.