Невысокое напряжение

“Электру” Штраус сочинил не по трагедиям Софокла или Еврипида, но вдохновившись пьесой Гуго фон Гофмансталя. Гофмансталь, один из главных австрийских символистов и идеологов венского Сецессиона, сочинил по своей “Электре” манерное либретто совершенно во вкусе стоявших на дворе 1900-х. Вкус этот – югендстиль.

Им-то и руководствовались Джонатан Кент и художник Пол Браун в своем спектакле. Зеркало сцены поделено по горизонтали пополам. Верхний уровень – дворец, огромная лестничная площадка с ведущими во все стороны дверями, уходящими вверх широкими ступенями и еще одной площадкой этажом выше, где располагаются царские апартаменты. Перила, люстра, бронзовые канделябры исполнены в характерных изломанных текучих формах и линиях модерна. Нижний мир – гора хлама, по которой обитающая (вернее, бомжующая) здесь Электра взбирается в логово ненавистной мамаши Клитемнестры. Рядом со свалкой – проектор, дочь-мстительница расчесывает свой юнговский комплекс просмотром слайд-шоу фотографий отца Агамемнона, зарубленного матерью и ее любовником. Пол Браун одел Электру в красные спортивные штаны с лампасами, драный грязный халат и ватник, Клитемнестру со свитой – в вечерние костюмы, в том числе брючные, служанок и мужчин – в среднестатистическую современную одежду. То есть это может быть дворец, допустим, Муссолини, или Чаушеску, или еще какого узурпатора.

Добротные реалистические мизансцены, психологически проработанные жесты – в общем, история если не бытовая, то вполне человекоразмерная. Что для “Электры” сейчас представляется чуть ли не новаторством. Еще в 1913 г. при постановке этой оперы в Мариинском театре Мейерхольд и Головин устроили на сцене археологически подлинный VI век до н. э. Еще в 1982 г. в фильме Гетца Фридриха с Леонией Ризанек и Астрид Варнай резали горло жертвенному теленку, хлестала натуральная кровь, исступленные женщины подставляли лица под струю. А уж потом... Традиционным стало стремление вчитать в “Электру” Штрауса античный миф, досягнуть так называемых античных страстей. Но это ошибка! Герои Софокла и Еврипида – носители химически чистых, нерефлексируемых эмоциональных субстанций. Двадцатый век принялся их ассимилировать, адаптировать к пониманию мещанского общества, и там, где Рок величаво и неумолимо творил свою волю, теперь наступила невротическая рефлексия и психоаналитические комплексы. Чистые краски превратились в ахроматические. Гофмансталь и прочие символисты лишь начали этот процесс, а потом он дошел до Сартра, этого, по точному выражению Набокова, баловня западной буржуазии, и Ануя, чьи “Медея” и “Антигона”, как теперь совершенно понятно, есть просто напыщенный вздор.

Экспрессионистская до истерики музыка Рихарда Штрауса притом необычайно сложна, красива и рассчитана на интеллектуальное, эстетское восприятие, может быть, и больше, чем на чувственное. А где эстетизм – там не может быть потрясения. Одна дама так и сказала про нынешний спектакль: “Не потрясает”. Так ведь и не должен – именно потому, что это не ясная древнегреческая трагедия, но вычурный модерн.

Качественно удовлетворяющий желание получить зрительское и слушательское удовольствие. Благодаря тому что почти все время певцы на высоте физически, они на высоте и вокально: сценография установила гармонию между предусмотренным Штраусом огромным, расширенным оркестром, да еще и ведомым сверхтемпераментным Валерием Гергиевым, и голосами, которые его перелетают из-под колосников. А Ларису Гоголевскую в заглавной партии и снизу, с пола, прекрасно слышно – первая вагнеровская певица Мариинского театра и здесь демонстрирует выразительность и мощь. (Единственная претензия – никак не решена финальная пляска, которой героиня празднует убийство своих врагов и доводит себя до такого экстаза, что падает мертвой: актриса просто стоит на коленях и машет руками. Вообще, у Штрауса две непосильные хореографические задачи: никто не знает ни как должна танцевать Саломея, чтобы ее вознаградили головой Крестителя, ни как Электре дотанцеваться до смерти.)

Это второй за месяц, после “Енуфы”, большой успех Ларисы Гоголевской – и вторая победа Валерия Гергиева “по названиям”. Художественный руководитель – директор последовательно гнет свою линию, пытаясь преодолеть косность отечественной публики и насыщая репертуар музыкой XX в.: Яначек, теперь вот очередной Рихард Штраус. Конечно, театр не уходит в отрыв и уже в мае на сладкое эта публика получит обожаемую “Тоску” Пуччини, однако и на премьере “Электры” местных и приезжих эстетов набрался целый зал, и спектакль имел серьезный большой успех. Посмотрим, хватит ли их на дальнейшие представления.