Эмир Эмирович


Сказать про “Завет”, будто это Кустурица в кубе, значит нагло соврать. Это Кустурица как минимум в 125-й степени. Не просто гэги, которых много и в двух его предыдущих лентах – “Черная кошка, белый кот” и “Жизнь чудесна”, а цунами из гэгов. Водоворот из драк, плотских утех, пальбы с использованием подствольных гранатометов, пьянок и музыки, одновременно бесшабашно цыганистой и разудало славянистой.

В “Завете”, например, есть:

сельский гений-дед, чей хутор укреплен не хуже линии Мажино, что позволяет ему творить пакости автомобилю хахаля, который настойчиво пытается подкатить (в прямом смысле слова) к дедовой соседке – ее грудь мы с дедом лицезрим сколько надо через окуляры перископа;

внук деда, парень не промах, способный и выполнить завет деда (продать в городе корову, купить икону Николая Чудотворца и найти красавицу невесту), и поучаствовать в многострельных разборках – одна из них происходит в борделе,

масса недоразумений, как правило, завершающихся взрывами, падением многотонных строений и градом из кирпичей, – кое-кто вынужден при этом драпать без штанов;

две кастрации: одна – быка, который затрахал (опять-таки в прямом смысле) всех хуторских коров, другая – самого противного из бандитов, тоже позволявшего себе излишнюю половую бесконтрольность,

любовь к коровам и даже индюшкам, причем не в том смысле, как в анекдоте про любовь к помидорам (“кушать люблю, а так нет”), а в прямо противоположном – любовь как она есть.

Завершается все долгим боем на дедовском хуторе между мафией, спецназом и участниками двух соединившихся процессий, свадебной и похоронной. Нападающие палят по церкви, защищающиеся отстреливаются из-за углов. Все очень весело. Дед, который тоже женится, выбегает из-под венца, дает ракетный залп – и бегом назад, чтобы на вопрос священника успеть ответить “да!”. Несмотря на ливень пуль, никто никого не ранит, а спрятавшийся за церковью оркестр продолжает наяривать из всех медных.

В фильмах главного Эмира мирового кинематографа не можешь не искать подтекст. Единственная серьезная трактовка “Завета”, которая приходит в голову, – рассматривать его как “Подполье-2”. В “Подполье”, иногда именуемом у нас “Андерграундом”, фильме одновременно сатирическом и трагическом, Кустурица пытался объяснить, что такое балканский дух и балканский анархизм и почему люди в экс-Югославии постоянно палят в воздух и друг друга, очень при этом радуясь жизни. В “Завете” эти же люди выбрались из подполья на воздух разнузданно веселой капиталистической Сербии.

Но в структуре фильма многое не стыкуется между собой. Если это сатира на современную Сербию, то почему Кустурица по-прежнему считает, что дичайший экс-югославский разгул является одновременно животворным?

Если это объяснение в любви стране и нации, где даже отъявленные бандиты кажутся забавными, то почему некоторые из бандитов все-таки в итоге оказываются премерзкими (каковыми разбойники не были у Кустурицы никогда), а им противопоставлены – что тоже наивно – бандиты более хорошие и обманчиво простые, а на деле ушлые хуторские парни?

Если все в жизни не так весело и оптимистично, то отчего “Завет” лишен всякой трагичности и кажется облегченным даже на фоне “Черной кошки, белого кота” – фильма, который был чистым гимном брутальности с витальностью?

Если Кустурица стремился сделать осознанно легковесный фильм, то отчего временами поддает пафоса – в частности, православного, снижая его очередным гэгом, но не сильно?

Самое печальное, что и гэги, валы которых должны, по идее, вызывать непрерывную истерику в зале, не всегда кажутся смешными.

Кустурица из тех режиссеров, которые всю жизнь снимают одну и ту же картину. Он и дальше будет снимать про те же витальность и двойственность анархизма, одновременно разрушительного и созидательного, но, возможно, ему требуется, чтобы ситуация – в мире, в Сербии – изменилась более радикально. Чтобы он смог действительно по-новому сопрячь ее со своими любимыми темами. Нестыковки “Завета”, возможно, оттого, что фильм – классический промежуточный. Типичный кризисный.