Эрнандо де Сото: "Капитализм – это не "культурное явление", - Эрнандо де Сото, президент Института свободы и демократии

Эрнандо де Сото – один из немногих экономистов, у которых есть короткий ответ на вопрос, как превратить бедную и отсталую страну в процветающую. Нужно формализовать права собственности граждан на землю и имущество. Де Сото, пользуясь терминологией Адама Смита, называет эту операцию превращением «мертвого капитала» в «живой». Мертвый актив – это имущество, находящееся в тени: оно не учтено, учтено с нарушениями закона или по другим причинам не может быть признано банком в качестве залога. С 80-х гг. де Сото не только пишет книги и читает лекции, но и с помощью своего Института свободы и демократии реализует практические проекты «оживления капитала» по всему миру – от Перу до Египта и Казахстана. Его критики говорят, что не он первым придумал считать вопрос прав на имущество ключевым. И далеко не все проекты его института одинаково успешны, а в некоторых местах, например в Колумбии и Аргентине, его усилия признаны практически безрезультатными. «Не забывайте, что мы не правительство, – сразу отвечает Де Сото. – Наше влияние на практику ограниченно. А миллионы людей, вырвавшихся из порочного круга бедности и малообеспеченности, – неплохой результат для научного учреждения».

– Утверждение права частной собственности – один из первых советов, которые дают все международные консультанты всем развивающимся странам. Почему не везде этот совет одинаково легко реализуется?

– Могу вам сказать, что в мире крайне мало успешных проектов в области собственности. Во многих местах в той или иной форме проходил процесс признания и закрепления прав собственности, т. е. людям выдавали листы бумаги, где было написано, что им принадлежит участок, дом и т. д. Но само по себе это не означало, что система прав мгновенно начинала действовать, не означало, что вы, получив свидетельство, могли тут же взять кредит под залог вашего имущества. В смысле законодательства – да, прогресс большой. Практически в каждой стране существует официально признанное право частной собственности, часто закрепленное в конституции. Но на практике к реализации этого права есть масса разных препятствий. По моей оценке, 70% населения планеты не обладают надежными правами собственности – это 4 млрд человек.

– А что такое надежное право собственности?

– В мире существует работающая система идентификации людей. У меня перуанский паспорт, но я могу с ним приехать в Россию. Действует ли тот же принцип в отношении собственности, т. е. могу ли я, получив документ, удостоверяющий мое право на имущество, пойти с этой бумагой в банк и получить деньги? Или выпустить акции, представляющие некоторые доли в моей собственности? Бумажные купюры, документы и пластиковые карточки – это не сами люди и деньги, а нечто, их представляющее. Капитализм – это экономика на бумаге. В отдаленных районах Африки люди торгуют, как торговали тысячи лет назад, но это не капитализм. Капитализм наступает, как только сделки и процесс коммуникации начинают совершаться через репрезентационные механизмы, т. е. через вещи, которые представляют людей (паспорт) или представляют деньги (пластиковые карты).

Во многих странах получить деньги под залог практически невозможно, а это значит, что система не работает, несмотря на то что бумаги у всех есть. По сути, кредит и капитал возникают благодаря праву собственности, именно так, а не наоборот. Когда некая компания приходит в страну, чтобы создать там бизнес, как она получает на это деньги? Она просто приносит деньги с собой? Как правило, нет. Во-первых, она получает концессию, допустим, на месторождение нефти или газа. Во-вторых, она заключает двусторонний договор, где фиксируется право репатриировать капитал, закрепляется стабильность налогообложения, стабильность трудового законодательства, вносится положение о том, что если собственность будет экспроприирована, то будет выплачена компенсация по оговоренным правилам и т. д. Как только все это есть на бумаге, что для меня и означает право собственности, компания отправляется на рынок капитала, и рынок выдает ей деньги, чтобы она могла их инвестировать. Если у вас нет права собственности, у вас нет денег. Когда мне говорят, что у нас отличный бизнес, но трудно получить деньги, это значит, что есть проблема с правом собственности. Поскольку если оно есть, то любой банк мира сможет выдать вам деньги под залог вашего права.

– В чем все-таки причина удач одних и неудач других? Считаете ли вы, что одни страны культурно предрасположены к установлению работающей правовой системы? Скажем, англосаксонским культурам это дается легче, чем латиноамериканским?

– Я в это не верю. Попытаюсь объяснить почему. В 1930-х и 1940-х гг. около 1 млн японских семей переселились в Перу и Бразилию (кстати, именно поэтому у нас в Перу одно время был президент – японец по происхождению Альберто Фухимори). В то время в Японии и двух ее колониях – на Тайване и в Южной Корее – среднедушевой доход составлял примерно одну треть от дохода в Перу и Бразилии. Япония тогда была гораздо беднее нашей страны и культурно резко отличалась от Запада. Так было вплоть до 1940-х гг. Но после войны, в промежутке между 1945 и 1951 гг., они полностью перестроили свою законодательную систему, уничтожили феодальный аппарат, вовлекли бедных людей в систему собственности и стали капиталистической страной за шесть лет. Конечно, они делали это иначе, чем страны Запада. Конечно, до сегодняшнего дня они иногда надевают кимоно, спят на циновках в домах, где стены сделаны из бумаги. Все эти культурные особенности сохранились, но капитализм в Японии утвердился, поскольку это не культурная особенность. Примерно так же с автомобилем, часами или вакцинами. Много ли стран в мире, которые в силу культурной несовместимости не принимают автомобиль, или часы, или вакцины от тяжелых болезней? Рыночная экономика – не «культурное явление», она естественна для человека вообще. На восточном побережье Китая 300 млн людей живут по капиталистическим принципам. Это система, которая была введена политическим решением. На западе Китая живет 1 млрд китайцев, у которых пока нет доступа к праву собственности. Вот вам страна, объединенная одной культурой, но разделенная надвое. Это разделение – не продукт культуры, а последствие определенных политических решений: одна страна, две системы.

– Может быть, это вопрос идеологии? К примеру, пункт о собственности входит и в «вашингтонский консенсус».

– Это не идеология, а набор правил, рожденных практикой. Это 10 известных правил: дисциплинированная бюджетная политика, монетарная стабильность, расширение налоговой базы при разумных ставках, свобода торговли и т. д. Последний пункт – это как раз защищенное законом право собственности. Проблема «вашингтонского консенсуса» не в том, что он не работает, а в том, что международному сообществу не удается реализовать этот последний пункт эффективно. Это провал политики, а не экономики, поскольку мало где всерьез брались за осуществление права собственности.

– В чем уникальность вашего понимания системы права собственности? Вам все время напоминают, что не вы первым открыли важность этого института.

– Проблема в том, что западные страны сами «не помнят», как они пришли к правовой системе собственности. Важно понимать и то, что не сегодняшние либералы осуществляли этот переход. Это делали прапрадедушки сегодняшних либералов, поэтому их бессмысленно просить о помощи. Нынешнее поколение на Западе принимает свое состояние как должное и не желает помнить, каким был генезис. Для меня величайший грех Запада в том, что он не помнит, как все рождалось. Для того чтобы она установилась, нужно было устранить прежнюю систему. И все они прошли через это уничтожение.

К примеру, в процессе американской революции было уничтожено право первородства, согласно которому только старший сын получал наследство. Так что у множества людей не было права собственности, его не было у женщин. Права, действовавшие в одном штате, не действовали в других. В одной Калифорнии в середине XIX в. было 800 различных систем собственности. Чтобы изменить эту ситуацию, они прошли через глубочайшие реформы, уничтожая остатки феодального права, но сами этого не помнят. История установления единого права собственности в Германии после наполеоновских войн была крайне сложной и продолжалась более полувека. Они ушли от системы, которая основывалась на сотнях обычаев и практик, отличавшихся от города к городу, и пришли к единой практике. Право собственности было выгодно королям германских государств, потому что они стремились увеличить призыв в армию: процесс выдачи прав на землю позволял регистрировать людей. В результате появились законы, позволявшие крестьянам в рассрочку выкупать земли в собственность.

Еще пример – Швейцария, которая до конца XIX в. была одной из беднейших стран Европы. Видя пример процветающей Германии, Швейцарская федерация поручила юристам изучить проблему собственности. После 20 лет исследований выяснилось, что в стране действовало 179 способов владения имуществом. Это было то, что я называю «мертвым капиталом». Еще 20 лет ушло на инвентаризацию и создание гражданского кодекса, который был принят в 1908 г. и остается основой единого права собственности в Швейцарии до сего дня.

– То есть это вопрос учета и написания правильных законов?

– Проблема становления права – по преимуществу политическая. Если вы просто оставите эту задачу «министерству собственности» как задачу исключительно техническую, ничего не получится, потому что генезис права – это не техническая проблема.

По сути, это проблема установления законности. Собственность в различной форме есть везде, но, чтобы обеспечить ее безопасность, люди полагаются, к примеру, на мафию, боевиков, семейные или политические связи. Задача в том, чтобы понять, как заменить силовую и неформальную систему защиты собственности на правовую.

Как боевики из «Светлого пути» добились авторитета в Перу? Свою легитимность они приобрели, потому что помогали бедным людям защищать собственность от тех, кто пытался ее отнять. Их нужно было не только разгромить силой, но и создать новую систему защиты собственности – правовую, что мы и сделали в Перу. Мы лишили экстремистов политической легитимности, создав цивилизованную альтернативу. Судебная система до сих пор неидеальна, и международные споры компании предпочитают решать в международных судах, но она действует.

– Как построена ваша практическая работа?

– Мы делаем две вещи. Делаем оценку «мертвого капитала» и предлагаем пути преобразования «мертвого капитала» в работающий. Первая часть работы – это диагноз, вторая – разработка процесса реформ и консультации по осуществлению этих реформ.

– Можете конкретно оценить результаты вашей деятельности в Перу, где ваш проект реализуется дольше и последовательнее всего?

– За все прошедшее время около 9 млн (население нашей страны – 27 млн человек) получили не скажу отличное, но хорошее право собственности на землю и дома. Это тот прогресс, о котором я могу говорить. По нашим расчетам, в результате инвестиций в размере $50 млн удалось создать новой стоимости на $10 млрд – это включает выросшую стоимость недвижимости, кредиты, которые граждане смогли получить, возросшее качество жизни. Эту оценку можно получить, поскольку мы можем сравнить стоимость недвижимости, которая обеспечена правом собственности, с той, которая остается «мертвым капиталом». Но есть вещи, которые трудно оценить: например, сейчас гораздо больше детей идет в школы. Не забывайте, что мы не правительство, наше влияние на практику ограниченно. Мы всего лишь исследовательский центр, а это неплохой результат для научного учреждения.

Если говорить об экономике в целом, то сейчас она растет в среднем на 8% в год. Замечу, что у нас нет больших запасов природных ресурсов, так что какая-то часть этого роста, возможно, связана с нашими усилиями, но я бы остерегался точных оценок. Я вспоминаю, как Алан Гринспэн говорил о том, что информационные технологии за последние 15 лет внесли огромный вклад в экономический рост в США, но на вопрос, каков этот вклад, ответил: «Не знаю». Эти вещи крайне трудно поддаются оценке. Мы просто понимаем, что благодаря нашим реформам сократились транзакционные издержки. Доход на душу населения растет, но трудно точно подсчитать, какова доля каждого из факторов: каков эффект права собственности, более демократичного правительства, независимой прессы, возможности критиковать правительство. Особенность рыночной экономики в том, что далеко не все можно представить в цифрах.

– Делали ли вы какие-либо оценки «мертвого капитала» в России?

– Если бы Российская Федерация заказала нам проект, мы бы с удовольствием взялись за него. Для того чтобы провести качественное исследование, нужна помощь государства. Необходимо детальное изучение законодательства, много данных и нужны цифры, которые может помочь получить только правительство. Сейчас мы, например, работаем в Казахстане.

– В России сейчас происходит распространение государственной собственности на крупные активы, в частности в нефтегазовой сфере. Считаете ли вы, что нефтегазовый сектор может дать толчок процессу развития, а с развитием институтов, включая право собственности, можно и подождать?

– Рыночная экономика – это процесс построения связей, создания комбинаций из различных активов. Чтобы построение комбинаций и связей было возможным, необходимо доверие между людьми. Но доверие – это не врожденное свойство каждого человека. Люди в целом не склонны доверять друг другу. Доверие появляется, когда есть обязательства, права и уверенность в том, что есть способ (правоохранительная система) добиться их соблюдения. Конечно, нефтяная сфера может дать импульс развитию, но, чтобы оно стало устойчивым, необходима система доверия, которая, по сути, и есть система законности. Природные ресурсы могут дать очень много, но этого недостаточно. Доходы, заработанные на ресурсах, могут помочь создать физическую инфраструктуру, но нужна также и правовая и институциональная инфраструктура, которая позволяет людям добиться чего-то за пределами сырьевых секторов.

Сама по себе добыча и продажа полезных ископаемых вполне может быть позитивным фактором. США росли на добыче ископаемых, то же сейчас делает Норвегия. Но здесь есть определенные риски. Помимо хорошо известных вам сложностей, таких как укрепление курса валюты, проблемы с конкурентоспособностью экспорта, есть и другие. Сырьевая сфера привлекает лучшие умы, лучших профессионалов, отнимая их у других секторов экономики. Есть и известная всем цикличность: то, что растет, затем неизбежно падает. Впрочем, когда все хорошо с ценами, этот разговор не так интересен. Давайте поговорим об этом, когда с ценами что-то произойдет.

– Как возникает доверие и как оно связано с правом и законностью?

– Человека от животного помимо всего прочего отличает способность достигать соглашения с помощью речевого акта. Эта способность к договору и сотрудничеству есть основа человеческой цивилизации. Но вот что происходило в новой истории: уровень доверия рос в тех обществах, где помимо речевого акта удавалось создать и «документальный акт». Речь идет об обещании и его исполнении, но только таком, на которое можно рассчитывать. То есть перед нами уже не просто устное обещание, а обязательство, исполнения которого можно при необходимости добиться через суд.

– Получается, для того чтобы люди больше доверяли друг другу, нужна система принуждения к исполнению обязательств?

– Так устроен человек. Человек обладает невероятными творческими способностями, изобретательностью и находчивостью. Причем он может обманывать не только других, но и самого себя – может оказываться во власти эмоций. С этим ничего не поделаешь, с этим нужно как-то мириться. Люди нашли способ мириться с этими свойствами человеческий природы, не ограничивая воображение человека, но при этом ограничивая его возможность лгать. Этот способ называется контракт. Конечно, очень жаль, что мы не ангелы. Да, нам нужны подтверждения обещаний и механизм принуждения к их соблюдению. Но правовой механизм принуждения гораздо лучше и человечнее грубой силы или диктатуры.